Глэдис Митчелл - Быстрая смерть. Тайна Камня друидов (сборник)

– Убирайтесь со своими вопросами куда подальше! Не стану я отвечать! Кто вы такой?

И, выпустив эту парфянскую стрелу, горничная с достоинством покинула библиотеку.

Карстерс закусил губу, заставил себя промолчать и только усмехнулся.

«Надо будет обсудить это с Гардом, – подумал он. – Но сначала заглянем сюда…» Он взял дневник Элеонор и открыл первую страницу. Дневник касался, главным образом, домашних дел. Элеонор писала о том, что` необходимо купить, почистить, когда предоставить тому или другому слуге очередной выходной, когда тот или иной из них был отпущен раньше времени, заболел и прочее. Первая половина дневника не представляла интереса, и Карстерс перешел ко второй половине.

Вскоре тон заметок изменился. Домашние дела упоминались так же часто, но гораздо менее пространно, с сокращениями; гораздо больше внимания стало уделяться другим, более насущным темам.

Под датой «28 мая» значилось: «Слуги. Окна. Ужин: 7 ч.в. Все домашние. Скандальное поведение отца. Не знаю, как быть. Предупредить Мейбл. Мысли не давали спать. Подколодная змея».

«Что за оплошность допустил Алистер и каковы могли быть последствия?» – подумал Карстерс, улыбаясь.

Записи последующих дат напоминали эту, была даже приписка о необходимости «немедленно избавиться от мерзкой девки». Далее Мейбл именовалась «бесстыжей девицей», а Алистер Бинг «безнравственным чудовищем».

«Судя по всему, она принимала все близко к сердцу», – подумал Карстерс, с любопытством переворачивая страницу.

17 июня Элеонор записала: «Отец отказывается «уклоняться от ответственности», как он (благородно!) это именует. Жуткая Мейбл остается. Гард за отца. Остаться в одном доме с ними значит вываляться в грязи».

«Сильно же ее проняло! – усмехнулся Карстерс. – Бедная Элеонор! Она принимала все гораздо ближе к сердцу, чем могли предположить остальные».

24 июня: «Кто-то один, или эта мерзкая змея, или я, должен покинуть дом. Я не могу оставаться с ней под одной крышей».

Наконец Карстерс добрался до записи, которую надеялся найти. Она была помечена 30 июня.

«Отец набрался смелости пригласить гостей, словно ничего не случилось. Ради чести семьи я должна остаться, пока не завершится этот визит. Гард пригласил женщину, миссис Лестрендж Брэдли. Помню ее».

На следующий день Элеонор продолжила: «Эта та ужасная женщина, которая донимала нас во Франции. Правда, она спасла Гарда от беды: вышла бы большая неприятность, если бы выплыла правда», – писала пуританка Элеонор.

Потом возникла Маунтджой: «Здесь находится молодой человек, к которому меня почему-то влечет. Его зовут Эверард Маунтджой».

Внизу страницы автор дневника несколько раз повторила имя Эверард, один раз сопроводив его фамилией Маунтджой и один раз – без нажима, но все же заметно – сокращением Mrs.

Карстерс вздохнул.

«Нетрудно понять, кто хотел этой помолвки, закончившейся так печально», – подумал он.

Далее последовала и запись о помолвке, сделанная твердой и, как показалось Карстерсу, благоговейной рукой. «Она устраняет все мои трудности», – добавила Элеонор.

Это выглядело чистой правдой, поскольку несколько последующих записей снова посвящались подробностям домашнего хозяйства.

Начиная со 2 августа (последняя запись в дневнике, что характерно, датировалась 12 августа – днем, предшествовавшим гибели Маунтджой) автор дневника утратила прежнее спокойствие, исполнившись сомнений и подозрений.

Одна из записей гласила: «Мы помолвлены, но Эверард с тех пор не заговаривал о браке. Возможно, он считает, что я проявила бесстыдство, буквально вырвав у него обещание».

«Это кое-что объясняет, – решил Карстерс. – Значит, она буквально «вырвала обещание»! Иными словами, сама сделала Маунтджой предложение, а не наоборот».

«Настоящая пытка, – писала она дальше, – находиться так много с моим Эверардом, зная, что у него нет желания приласкать меня. Наверное, надо довольствоваться (эта запись залезла на страничку следующего дня) его непонятной платонической любовью, но порой меня охватывают странные желания. Не хочется признаваться в них даже самой себе. Я сказала ему, что Гард и Берти не застегивают тенниску на все пуговицы и лучше и ему делать так же, но он пробормотал в ответ что-то невнятное и не расстегнул воротник. Вид у него был, как у глупого викария, а мне хочется, чтобы Эверард выглядел мужественным и загорелым».

«Бедняга Эверард! Непонятно, что заставило ее обручиться с Элеонор!» – подумал Карстерс.