Эжен Шаветт - Прокурор Брише

– К окнам, скорей, господа, сейчас приедет осужденный, – закричал Раван.

Страшный шум заволновавшейся толпы показал, что он не ошибся в своем предположении.

– Вид преступника не принес ли облегчения вашему желудку? Как вы себя чувствуете, моя невинная голубка? – с нежностью говорил насмешник Раван своей даме.

– Да вы мне наконец надоели с вашими заботами о моем здоровье, – сердито отвечала блондинка.

– Не говорите так, счастье жизни моей! Вы меня глубоко огорчаете. Эта болезнь, главное, тем и опасна, что страдающий ею не понимает своего ужасного положения.

– Раван, вы меня раздражаете, предупреждаю вас, лучше не бесите, – прошипела хорошенькая президентша, раздосадованная вечными насмешками своего друга, забавляющегося ее прожорливостью.

– Ах, светоч дней моих! Не относитесь так легкомысленно к этой болезни. Лечитесь, умоляю вас, ангел доброты! Попробуйте пить по четыре чашки шоколаду между вашими шестью ежедневными обедами, и если они все благополучно пройдут, то надежда возвратится в мое истерзанное сердце.

В эту минуту Картуш сходил с позорной тележки, чтобы отправиться в городскую думу.

– А Картуш-то ведь удивительно как любезен к вам, звезда души моей! – вскричал Раван.

– Что такое? – спросила прожорливая блондинка.

– Вежливый разбойник подумал, что если он позволит колесовать себя сейчас же, то задержит ваш обед, а это может нанести вам большой вред, и, чтобы избавить вас от страданий, придумал дать новые показания. Я повторяю, это удивительная любезность с его стороны.

Предвкушая еду, президентша не обратила внимания на эту новую насмешку. Лучшее средство от скуки – сесть за стол. Было два часа, а в эту эпоху обедали в двенадцать, и потому все проголодались.

По первому зову хозяин и его мальчики принесли множество дымящихся блюд и бутылок с разными винами.

– Ну, – сказал Раван, – много грешков на душе преступника, а у нас, значит, много времени впереди. Так вы, пожалуйста, позаботьтесь о себе и начните серьезно лечиться, прелестная Ниша!

Блондинка ничего не отвечала, потому что уже начала курс лечения. Мы не будем описывать обед, который проходил под колкости Ламенне да насмешки Равана, каждую минуту повторявшего своей соседке:

– Делать нечего, надо покоряться требованиям вашей болезни, прелестная фея!

Но хорошенькая лакомка не нуждалась в поощрениях; ее маленькие белые зубки так и работали в прелестном ротике, всегда полном.

Взвешивая каждое слово, чтобы не выдать своих чувств врагу, Лозериль был беззаботно весел, а маркиза, казалось, совершенно забыла прошлое, так непринужденно принимала она участие в общем разговоре; наконец и Камбиак, отбросив опасения, принял участие в обыкновенной светской болтовне. Но как ни вкусны были блюда и вина, все же надо было когда-нибудь кончить этот продолжительный обед. Пробило шесть часов, когда встали из-за стола и вернулись к окнам.

– Должно быть, злодей еще долго будет рассказывать и заставит нас провести здесь ночь, – вскричал Ламенне при виде пустого эшафота.

– Провести здесь ночь! Я ни за что не соглашусь. Если в полночь не будет совершена казнь, то я попрошу господина Лозериля проводить меня, – сказала маркиза.

– Я уверен, что Картуш кончит свою исповедь до двенадцати часов, – возразил Раван.

– В таком случае подождем.

Еще провели час за тем, что дразнили блондинку, оставшуюся сидеть перед блюдом с пирожными, потом всем стало скучно, и Раван, как предсказывала маркиза, не вытерпел и сказал, обращаясь к мужчинам:

– Господа, не сыграть ли нам?

– Хорошо, – сказал Камбиак, забыв о своем предчувствии.

Лозериль сделал утвердительный жест. Он был доволен, что не им сделано это предложение. И, обменявшись быстрым взглядом с маркизой, он занял свое место. Сперва выиграл Камбиак, и порядочный куш, потом счастье перешло к Лозерилю, и барон проиграл, но, надеясь отыграться, он все-таки продолжал игру; счастье переходило то к одному, то к другому игроку. Раздраженный этим непостоянством игры, барон утроил свою ставку.

– О! Я не играю по-крупному, – сказал Ламенне, вставая.

– А я и без того порядочно проигрался, – произнес Раван, следуя его примеру.

Игра продолжалась между Лозерилем и Камбиаком, а маркиза, никем не замеченная, скрылась из залы. Что касается других дам, то одна из них храпела в углу на диване; президентша же заснула, опустив голову в блюдо с кремом, как храбрый воин, не покинувший поля сражения.