В сорок пятом детский дом вернулся в Ленинград. Люба воспитывалась в этом детдоме, получила в 17 лет аттестат зрелости, осталась работать в нем нянечкой, а, поступив в вечернее педучилище, стала воспитателем. Вышла замуж, через год развелась – муж оказался неисправимым алкашом. Слава богу, не успели завести детей. Больше она к замужеству не стремилась, слишком много драматических историй детей своего же детдома стали для нее наукой жизни.
Назарова стала директором в двадцать пять лет после ухода предшественницы на пенсию. У Любови Степановны был свой личный опыт – на отрицательных примерах делала выводы, что недопустимо в стенах родного для нее этого дома. И когда была ребенком и когда стала работником, видела грубость, невнимательность, лень нянечек, воспитателей, преподавателей, медсестер. Знала, что домой уносят сэкономленные продукты.
Мизерные заработки персонала, в том числе и ее директорский оклад, для нее никогда не было оправданием воровства. Безжалостно увольняла несунов, сутками работала, когда не хватало сотрудников. Работала на износ, ее зычный голос гремел на этажах, но дети не боялись, так как знали, что она гоняет нерадивых няней и воспитателей.
К детям же Любовь Степановна относилась с искренним материнским чувством, поскольку сама же прошла через такое ущемленное детство. И они отвечали ей тем же – тянулись к ней, ласкались, обнимали ее, громко радовались, когда она объявляла о прогулках с нею.
Назарова жалела их всех и каждого персонально. Умом понимала причины отказов родителей от своих детей, но сердцем не прощала это никому. Особую боль испытывала от брошенных малышей на улицах, которые легко могли стать и становились жертвами нелюдей или погибнуть от холода, голода, травм и болезней, о чем тоже знала не понаслышке.
Она очень настороженно относилась к усыновлению детей вообще, а ее (всех детей в детском доме она считала своими) детей особенно.
Она, в принципе, понимала, что детям будет лучше в семье, но знала и о том, что иногда детей усыновляют не ради ребенка, а для себя любимых, что не так уж и редко приводит к отказу от усыновления и возврату ребенка. И это самая жуткая трагедия, которая причиняет незаживающую психологическую травму ребенку.
Любовь Степановна, став самым молодым директором в системе воспитания и содержания сирот, проявила мудрость руководителя в создании коллектива единомышленников, причем делала это не по принципу «новая метла…», да и какая она «новая», а последовательно, поштучно меняя персонал.
Уходили пожилые кадры на пенсию, изгонялись схваченные с поличным те, кто уносил продукты, медленно, но упорно она избавлялась от нервных нянечек и воспитателей, срывающих свои личные проблемы и настроение на детях.
Замену им искала не путем объявлений или направлений к ней районным отделом народного образования, то есть РОНО – бюрократической машиной, а в педучилищах, медицинских училищах, в пед- и мед- институтах. Она находила контакты с руководителями, получала доступ к данным о выпускниках, тщательно изучала их, беседовала с преподавателями и, разумеется, с потенциальными кандидатурами.
Это была рутинная, отнимающая колоссальное время, работа. Иногда Назарова делала это на грани фола, вторгаясь в личную жизнь девушек, их персональных качеств.
Выбрав подходящую, согласную работать в ее детском доме, она на уровне оперативной деятельности углубленно собирала информацию у родственников, соседей, подруг, в каких условиях проживает, с кем дружит, какой имеет характер, каковы слабости и даже интересовалась – какие книги берет в библиотеке объект ее изучения.
Цель была одна – простая, но объемная – ей нужны бескорыстные романтики, безумно любящие детей, готовые придти не на год-два, а на постоянную, без побега, трудную, но благородную работу.
Ей нужен коллектив, в котором все друг другу доверяют, без примитивных интриг, женских капризов и закидонов, выдержанных, доброжелательных и, главное, способных обеспечить достойную, спокойную, интересную жизнь детдомовцев, ущемленных житейскими обстоятельствами, лишенных родительской ласки и заботы.
За двадцать лет Назарова добилась своей цели – девяносто воспитанников от трех до восемнадцати лет и двадцать взрослых – одна семья, в надежности которой не сомневалась.
Это имело для нее особое значение: дети живут, растут в семье и воспринимают все вокруг себя как должное и естественное. И все – таки, вопросы усыновления эпизодически возникали. Директор давала согласие только в случаях ее собственной уверенности в безошибочности оценки конкретной ситуации. Несмотря на недовольство и даже жалобы некоторых будущих усыновителей, она, так же как и по своему персоналу, проводила неофициальную проверку, не доверяя формальным заключениям комиссий по делам несовершеннолетних.
Читать дальше