Райнов Богомил: Человек из прошлого

С таким аскетическим решением я выхожу на улицу и снова попадаю в неоновые объятия ночи.

Правильно сказано в Священном писании: "И был вечер, и было утро: день второй". Авторы этого сочинения почему- то не отметили, что хотя и пришел день второй, результатов не было никаких. Первая дорожка, названная мною "Илиев", оказалась очень короткой и совершенно бесплодной. Следовало сразу приступить к обследованию второй, обозначенной "Танев". Но тут возникает вопрос о сроках. Когда в твоей голове начинает оформляться определенная версия, это обязывает тебя соблюдать известный часовой график в исследовании направлений поиска. Короче говоря, для Танева еще есть время. А поскольку время есть, надо его как-то убить. Некоторые в подобных случаях выбирают кино. Я считаю экономически более выгодным хождение по гостям.

Надпись на двери, перед которой я стою, лаконично гласит: "Семья Сираковых". Красивая надпись, артистически выполненная, причем от руки. Чувствуется культура. Не чувствуется, однако, наличие обитателей квартиры. Лишь после третьего звонка дверь осторожно приоткрывается, и передо мной предстает слегка увядшая и несколько сонная женская физиономия.

— Товарищ Сиракова?

— Что вам угодно?

— Хотел бы поговорить с вами. — Протягиваю служебное удостоверение.

Остатки сна постепенно покидают лицо женщины.

— Пожалуйста! С кем хотите поговорить — со мной или с моим мужем?

— Все равно, можно и с обоими.

— Сейчас, минуточку, — отвечает хозяйка, проводя меня через темные и тесные помещения, забитые мебелью с острыми углами. — Сюда, сюда, осторожно, не ушибитесь… Мы, знаете, немножко прикорнули… Привычка такая — подремать после еды…

Испытав на прочность два буфета и три гардероба, я наконец снова выплываю на белый свет — иными словами, оказываюсь в светлой комнате, выполняющей, очевидно, почетную функцию гостиной. В этот момент хозяйка неожиданно исчезает, повторяя свое "сейчас, минуточку", и я остаюсь тет-а-тет с неким молодым человеком. У него непокорный щетинистый ежик и самоуверенное выражение лица.

Молодой человек заключен в рамку, изображение тщательно отретушировано и выглядит глаже яйца. Этот огромный фотопортрет расположен над маленьким столиком в углу вместе с букетом искусственных цветов, поставленным в вазу-сапожок. Несколько в стороне — старинный гарнитур: диван и четыре кресла. На боковых подставках дивана — две пепельницы. Это наводит меня на мысль закурить. Что я и делаю, располагаясь на диване.

Да-а-а. И по гостям ходишь… Увидела бы это моя тетка — наверно, в обморок бы упала. "Шляешься по чужим домам, а к тетке за два года ни разу не выбрался. Вот помру, тогда найдешь ко мне дорогу". Увы, тетушка, боюсь, что и тут ты ошибаешься. Разве что смерть будет насильственной.

В этот момент мой музыкальный слух несостоявшегося скрипача улавливает шепот в соседнем помещении. Но шепчутся довольно громко. Голоса — мужской и женский. Хотя слова слышны неясно. Очевидное столкновение характеров. Семейные взаимоотношения. Физиология брака.

Чуть позже дверь открывается, и в гостиную входит товарищ Сиракова, за которой следует ее супруг. Супруг выглядит несколько старше своей жены, сиречь находится в неопределенном возрасте между 50 и 60 годами. Он высокого роста, немного сутулится, седоват, лысоват, лицо хмурое. Мрачное настроение, по всей вероятности, — обычное его состояние.

— Вот мой муж, — говорит Сиракова с улыбкой, которая должна сойти за любезную.

— Твой муж!.. — произносит он с нажимом, глядя при этом на подругу своей жизни с убийственным презрением. Потом, небрежно подавая мне руку, добавляет: — Как видите, товарищ инспектор, двадцати лет новой жизни недостаточно, чтобы убить собственнические инстинкты некоторых людей. Я — ее муж!..

— И что я такого сказала! — недоумевает хозяйка. — Не обращайте внимания, товарищ инспектор, он всегда такой, немножко раздражительный, а сегодня еще и чувствует себя неважно… Потому и дома сидит… Он у меня вообще не очень…

— Вот видите — он у меня… — снова нажимает Сираков с едкой иронией.

Он тяжело опускается в кресло, устремляя неподвижный взгляд в сторону фотопортрета.

— Ну зачем ты так, Коста… — плачущим голосом говорит жена, садясь в другое кресло. — Вечно срамишь меня перед людьми.

— Может быть, я выбрал не совсем подходящий момент, — замечаю. — Прервал, очевидно, какое-то семейное объяснение…

— Не беспокойтесь, ничего вы не прервали, — отвечает Сираков. — Это наше объяснение продолжается больше четверти века.