За первой песней последовал ряд других: «Любовь, любовь», «Ты мое несчастье», «Больше луна не взойдет», «Возьми меня» и «Я хочу умереть».
Руки Лоретт вновь опустились на колени. Казалось, она не слышит рева и грохота аплодисментов, сотрясающих театр. Лоретт сидела, даже не оборачиваясь, опустив взгляд и погрузившись в эхо своего пения. Эллери не сомневался, что таковы были инструкции Оррина Стайна, но он не думал, чтобы девушка реагировала иначе, даже если бы Стайн не дал ей никаких указаний.
Публика не давала ей закончить выступление. Занавес после первого акта опускался и поднимался вновь, а маленькая фигурка в блестящем платье все еще сидела у огромного фортепиано на пустой сцене. «Бис! Бис! Бис!» — гремело в зале. Наконец Лоретт повернулась к публике на вращающемся табурете, сверкая розовым в свете прожектора. Моментально воцарилась тишина. — Мне бы хотелось петь для вас еще и еще, — заговорила она. — Но впереди продолжение чудесного шоу мистера Стайна, поэтому у меня есть время только для одного биса. Думаю, Билли Годенс не будет возражать, если я вернусь в далекое прошлое. Текст этой песни написан человеком, который, вероятно, памятен вам по деятельности далекой от музыки, — Джеймсом Дж. Уокером, [171] Уокер, Джеймс Дж. (1881–1946) — мэр Нью-Йорка в 1926–1932 гг.
а музыка — Эрнестом Р. Боллом. Впервые песня была опубликована в 1905 году, а воскрешена и стала знаменитой в конце 20-х годов, когда Джимми Уокер был мэром Нью-Йорка. Она пользовалась особой любовью Глори Гилд — моей тети.
Эллери не сомневался, что это было проницательным ходом Стайна — произнести вслух имя Глори Гилд, вытянув на свет то, что таилось в темных уголках мыслей всех присутствующих.
Лоретт повернулась к роялю. Снова воцарилось наэлектризованное молчание. Все затаили дыхание. Она начала петь.
Возможно, выбор был неудачным с музыкальной и поэтической точки зрения. Музыка Болла была приторно-сладкой, а скверно рифмованные стихи Уокера вызывали в воображении образы птиц в золоченых клетках и бедных девушек, трудящихся за швейными машинками.
Солнечным летом, моя дорогая,
Твердишь ты, что любишь меня.
Тебе отдаю я, восторгом пылая,
Всего без остатка себя.
Но я прошлой ночью увидел во сне
Себя стариком несчастным.
Будешь любить ли, подумалось мне,
Меня, как любишь сейчас ты?
Будешь любить ли меня в декабре.
Так же, как любишь в мае?
Об этом я думаю ночью и днем,
Но все же ответа не знаю.
Лоретт исполняла песню molto espressivo, [172] Очень выразительно (ит., муз.).
в стиле английского мюзик-холла. Эллери качал головой. Это была ошибка, и он надеялся, что Оррину Стайну или Билли Годенсу вскоре придет в голову позаботиться о том, чтобы номер Лоретт на бис не казался столь пародийным. В устах любой другой певицы он вызвал бы только улыбки, если не смешки. К чести Лоретт, приходилось признать, что публика была так же захвачена этой песней из другого времени и другого мира, как действительно увлекательной музыкой Годенса.
Слушая юношеские излияния «Красавчика Джеймса» — именно так Джин Фаулер озаглавил свою биографию Джимми Уокера, — Эллери вспомнил, что тема сентиментальных виршей, особенно явственно звучащих в хоровом припеве, по-видимому, преследовала их автора до самого смертного часа. Согласно Фаулеру, через четыре десятилетия после первой публикации песни, которую Лоретт Спанье исполняла спустя еще почти двадцать лет, когда домогающийся известности поэт-песенник, впоследствии адвокат, сенатор, мэр и плейбой-политикан, сидел в затемненной комнате, страдая болезнью, вскоре сведшей его в могилу, он внезапно включил свет, схватил карандаш и начал сочинять текст для новой песни, закончив его следующими строчками:
Декабрь никогда не наступит,
Если ты не забудешь май.
После четырех десятилетий и двух мировых войн Джимми Уокер вернулся к тому, с чего начал.
«Хотел бы я проделать то же самое с расследованием убийства Глори Гилд», — подумал Эллери.
Декабрь никогда не наступит…
Эллери выпрямился, словно от удара током. По сути, так оно и было. При других обстоятельствах такое совпадение показалось бы забавным. Он переместил левый локоть на подлокотнике сиденья, и острый край надавил на чувствительный нерв в подлоктевой впадине. Эллери едва не вскрикнул от боли.
Инспектор Квин сердито шикнул на него. Пение Лоретт было для старика частичкой его молодости.
Читать дальше