Роберт Райан - Земля мертвецов

Тяжелее воздуха…

Фраза сама всплыла в голове. Хлор – газ тяжелее воздуха. Надо забраться повыше. Поставив ногу на распорку, он подтянулся на перегородку и уцепился за вертикальную опору. Хватит ли сил взобраться по ней? Вряд ли. А если и влезет, сумеет ли разобрать черепицу? Почти все здания в округе лишились крыш, а эта, как назло, уцелела.

Майор хотел позвать на помощь, но сразу зашелся в жестоком кашле. Потом не стало сил даже кашлять. Он задыхался. Горло перехватило. Нашарив в кармане носовой платок, Ватсон закрыл себе рот и нос. Лорд Локи бил копытом в землю, издавая странные лающие звуки. Потом конь взвился на дыбы, и перегородка под Ватсоном содрогнулась от удара копыт. Повторив удар, конь снова заржал, призывая помощь. На фронте для защиты лошадей применяли носовые затычки, противогазовые капюшоны и специальные очки, но в конюшне Ватсон ничего такого не заметил. Человеку и животному приходилось одинаково плохо.

Что служит противоядием при отравлении хлором? Чем там пропитывают шлем-маски? Гидрохлорид кальция и глицерин. Где их взять? Но был еще один вариант. Первые респираторы смачивали мочой. В моче есть аммиак, он замедляет действие хлора. Только Ватсону, опасно балансирующему на балке, страшно было подумать о том, чтобы смачивать платок собственной мочой. Трудно удержать равновесие, да и послушается ли его мочевой пузырь? Однако другого выбора, кажется, не оставалось. Надо было выиграть время. Ватсон потянулся свободной рукой к пуговицам.

Лорд Локи забился в своем деннике, оскалил зубы, тряхнул головой, пытаясь избавиться от ужасного жжения. Все его тело содрогалось от боли, и конь бил копытами в перегородку. Дерево с ужасным хрустом треснуло, балка переломилась под Ватсоном. Он сумел зацепиться за вертикальную опору, но одна нога повисла в воздухе. И тут конь, вздыбившись, ударил его в бок тяжелой мордой. Доктора подбросило в воздух, и он вниз головой полетел в клубы зеленого пара, в зеленые щупальца, готовые принять его в свои объятия.

В хижине царил обычный кавардак. Не только газеты за десять с лишним лет (он не раз обещал себе сделать вырезки и разложить их по папкам), но еще и аппаратура, и химикалии для давно забытых или заброшенных опытов. И еще коробки с лекарствами, и полная подписка «Иллюстрированного лондонского журнала» и прочих изданий за сорок лет, и четыре подставки для разнообразных трубок, и целых два скрипичных ящика – хотя инструмент скрывался только в одном, –  и напоминание о недавнем обеде – поднос с объедками.

Ничего, завтра придет девушка. Приберет хотя бы крошки и объедки, а вот остальное – не ее дело. Это его забота. «Отжил свое», –  подумалось ему. Вспышка вдохновения при падении цеппелина была желанным, но редким проблеском. Обычно же часы его бодрствования проходили в смутных воспоминаниях о несделанных делах.

Он сознавал, что способности его потускнели. Сознавал с тех пор, как интеллект впервые подвел его. Нет, подвел – слишком сильно сказано. В мыслительном процессе появились неуловимые провалы, когда мозг напрочь отказывался думать. Едва ли кто-то даже теперь сумел бы их заметить, но он-то знал. Так дирижер знает, что трубач на долю такта отстал от ритма, так механик замечает легчайшую неполадку в работе мотора. Большинство еще не видит ошибки, но специалист знает. А мозг всегда был для него рабочим инструментом.

Гордость не позволила ему признаться в истинных причинах ухода от дел даже Ватсону. Он не хотел видеть, как силы изменяют ему под конец дней. Лучше уж притвориться, будто всецело увлекся пчелами.

Он, завернувшись в шерстяную шаль, сидел перед огнем и неторопливо попивал чай, когда в дверь постучали. Он всегда старался оставить дорожку между залежами холостяцкой жизни, но так трудно было уйти от согревавшего суставы огня. Однако второй раз постучали настойчивее, и он, хрустнув коленями, встал.

Хотел крикнуть «одну минуту», но голос тоже подвел – прозвучал не громче шелеста сухих листьев, скопившихся у него на газоне. Откашлявшись и набрав в грудь воздуха, он отозвался на третий стук:

– Потерпите! Иду!

Засов выскальзывал из скрюченных пальцев, а когда все же сдвинулся, дверь резко распахнулась под его рукой. Испуганный разносчик телеграмм отшатнулся при виде землистого, небритого лица, нуждавшихся в стрижке седых волос и оскалившихся в неумелой улыбке желтоватых зубов. Убедившись, что телеграмма адресована именно этому старику, мальчик вручил ее и заторопился прочь.