Николай Епифанов - В тени дождя

Я выскочил из кабинета и быстрым шагом направился к моргу. Фрок Кёллер на посту не было – видимо, она так сюда и не вернулась. На больших круглых часах, висевших над местом дежурной медсестры, было восемь тридцать пять утра.

На момент моего появления Волков уже закончил вскрытие и мыл руки. В морге было только одно тело – Жан-Луи. Увидев меня, Владимир улыбнулся.

– Привет, соня. Как себя чувствуешь?

– Намного лучше, спасибо. А здесь больше никого не было? – осторожно спросил я.

– В каком смысле? Кого ты еще ожидал увидеть? – Он удивленно обвел взглядом пустое помещение.

– Я имею в виду тело. Кроме Жан-Луи больше никого?

– К счастью, никого. А почему ты спрашиваешь?

– Если я тебе скажу, ты посчитаешь, что я псих.

– Прекрати. Врачам можно доверять.

– Когда я сегодня зашел в морг, то увидел три тела: Жан-Луи, Чарльза Берингема, вскрытие которого я проводил вчера, и молодой девушки. Потом мне показалось, будто бы я вижу самого себя и что Чарльз говорит со мной.

Вытирая руки, Волков очень внимательно слушал мой бред. Не говоря ни слова, он отбросил полотенце, подошел ко мне и взял за запястье, чтобы измерить пульс.

– Ты сегодня таблетки какие-нибудь принимал?

– Да, обезболивающие. Очень сильно болела голова.

– Наверняка принял не одну таблетку, а потом еще и выпил. Просто от тебя несет, как от бутылки виски.

Он был прав. Странно, что Морано и Кёллер ничего не почувствовали. Хотя, как я слышал, у Морано были большие проблемы с обонянием.

– До этого я спал несколько часов, а вечером напился так, что ничего не помню.

– И после этого ты удивляешься, почему тебе стало так плохо?

– Но это было настолько реально!

– Не сомневаюсь. Давай тут все закончим и пойдем выпьем чаю или кофе, – сказал Волков и подошел к маленькому письменному столу.

– Так что показало вскрытие?

Он оглянулся и покачал головой.

– Здесь и без вскрытия все было понятно. Он был стар, Саймон. Его время пришло.

Пока Волков заполнял заключение о смерти, я подошел к телу Жан-Луи и приподнял простыню, которой он был накрыт. Его лицо казалось более молодым, чем несколько часов назад. Часть морщин разгладилась, а губы расплылись в довольной улыбке. В такие мгновения может показаться, что смерть не так уж и страшна, но, к сожалению, нельзя говорить об этом наверняка.

– Знаешь, я понял, что вырос на его книгах, – обратился я к Волкову. – Пока пытался уснуть, вспомнил одну из сказок, которые читала мне мама. Ее автором был Жан-Луи. Почему я раньше этого не знал? Почему я не понял этого, когда Антонио рассказывал мне о старике?

– Такое бывает достаточно часто: вроде бы все очевидно, но ты не замечаешь или не хочешь замечать. – Волков отложил в сторону бумаги. – Я закончил. Пойдем наверх, у меня есть отличный чай.

– Действительно отличный?

– Понятия не имею, но так говорят.

– А как тебе кажется?

– Я не пью чай, – со смехом сказал Владимир. – Предпочитаю что-нибудь покрепче.

Когда мы оказались на первом этаже больницы, мимо тяжелой походкой проследовала Фрок. Она даже не обратила на нас внимания. Жаль, но порой в жизни встречаются такие люди, как она, и особенно это неприятно, если работают они в больницах. Нельзя сказать, что конкретно делает их столь злобными и черствыми. Вполне вероятно, что это вовсе не их вина. У меня была одна подруга детства – прекрасная, добрая девочка. В школе над ней многие издевались из-за ее бедной семьи. Я защищал ее как мог, но это не помогло. Сейчас она работает в полиции в нашем родном городе, и все его жители уверены, что более злобную тварь трудно найти. Только дело в том, что они сами виноваты в том, кем она стала. Вся ответственность лежит на тех, кого в обществе принято считать хорошими людьми. Может быть, у фрау Кёллер точно такая же история.

– Владимир, задержитесь на секунду! – раздался голос Морано.

– Нажаловалась, мегера, – констатировал Волков, глядя на Фрок.

– Не нажаловалась, а поступила согласно правилам! – негодовала немка.

Неспешным шагом Энрике Морано подошел к нам, поправил очки на носу и, постукивая пальцами по какой-то папке, обратился к Волкову:

– Почему вы позволяете себе грубить фрау Кёллер?

– Грубить? Да что вы! Я ей нисколько не грубил, а просто, назвав вещи своими именами, предложил заткнуться.

– А по какой причине?

– По причине того…

– Мне стало плохо в морге, – встрял я в разговор, – и Владимир дотащил меня до дивана, а фрау Кёллер начала издеваться.