Марджери Аллингем - Цветы для судьи

– Следствие, значит? – наконец произнес Джон. – Пол верен себе – эпатаж до конца.

Майк недоверчиво взглянул на Джона, но тот как ни в чем не бывало продолжал:

– Позвони мисс Керли, ладно? Пусть поднимется сюда с блокнотом.

Майк замер, открыл уже рот для возражения, однако передумал и покорно вышел. Как только он закончил звонить из маленькой будки в конце холла, из гостевой комнаты вышли Джина с доктором. Майк решил ее подождать.

Коротышка был сама доброта.

– Предоставьте все мне, миссис Бранд, – он взял ее за руку. – Я понимаю. Очень сильное потрясение. Не переживайте. Положитесь на меня.

С Джиной так всегда, подумал Майк. Она настолько женственна, что даже в самых черствых душах пробуждает желание защищать ее и опекать. Впрочем, когда Джина поспешила по коридору ему навстречу, она отнюдь не выглядела испуганной.

– Ах, Майк, да в чем же дело? Что вы с Джоном скрываете?

– Скрываем?! Милая моя… – Ее слова ошеломили Майка. – Прости старину Джона. Он потрясен гораздо сильней, чем показывает. К тому же фирма значит для него так много, что не думать о ней выше его сил, даже в такое время.

– Майк… – Джина оперлась на его руку, посмотрела в глаза. – Похоже, ты и правда веришь во всю эту ерунду. Дорогой мой, разве ты не понимаешь? Доктор не выдаст свидетельство о смерти! У него есть сомнения.

– Я понимаю лишь, как тебе тяжело, Джина. Не переживай. Мы что-нибудь придумаем, тебе не придется участвовать в проклятом следствии.

– Боже мой… боже! – прошептала Джина, поднесла руку ко лбу и рухнула к ногам Майка.

Он отнес ее в спальню.

Спустя примерно три четверти часа по лестнице на цыпочках поднялся мистер Ригжет. Миссис Остин провела взволнованного молодого человека в комнату, Джон предупреждающе вскинул руку. Он считал себя неоспоримым владельцем любого помещения в обоих зданиях, а потому использовать в качестве конторы квартиру новоиспеченной вдовы своего кузена не казалось Джону Уидоусону ни странным, ни неуместным.

– …Скоропостижно на своем рабочем месте, мисс Керли, – диктовал он. – Похороны состоятся позднее. Это для «Таймс», «Морнинг пост» и «Телеграф». Второе сообщение мистер Пелам пусть разошлет в прессу по своему усмотрению. Мистер Ригжет, чего вы хотели?

Последняя фраза прозвучала таким тоном, что мисс Керли вздрогнула от неожиданности. Однако Питера Ригжета это не смутило – он чуть ли не впервые в жизни стал глашатаем важных вестей.

– Мистер Уидоусон, – выпалил бухгалтер, – вас спрашивают двое. Я выскользнул из конторы через сад и прибежал сюда предупредить.

– Предупредить? – Джон взглянул на подчиненного с очаровательной смесью неприязни и изумления. – О чем вы? Что за «двое»?

– Видите ли, сэр, – решительно произнес мистер Ригжет, которого только что лишили возможности произвести драматический эффект. – Первый – это коронер, а второй – полицейский в гражданском. Такого, сэр, присылают, только когда дело серьезное.

В приемной издательства «Золотой колчан» мистер Кэмпион философски размышлял: да, часто судьба экспертов именно такова – их зовут и задвигают в угол. Девушка, впустившая Альберта, была непреклонна: надо подождать.

Мистер Кэмпион сидел в тени каминной доски из красного дерева, вдыхал запахи табака и кожи, с интересом крутил головой. Приемные разных издательств не похожи одна на другую: одни напоминают продуваемый сквозняками зал ожидания на захолустном вокзале, другие похожи на элитный книжный магазин, где со вкусом расставлены предметы искусства; третьи поражают мрачной роскошью и будят странное ощущение, будто наверху умирает кто-то очень старый и очень богатый. Приемная же особняка номер двадцать три отражала индивидуальность фирмы «Барнабас и партнеры»: добротная, удобная, довольно милая – как столовая обеспеченного семейства.

Глядя на полированные столики, мистер Кэмпион поймал себя на мысли, что серебро пора бы почистить. Книг не было – не считая нескольких первых изданий, упрятанных в шкаф за стекло и проволочную сетку.

Над камином висел портрет в роскошной вычурной раме – Джейкоб Барнабас, дядя нынешних управляющих. Голова и плечи в натуральную величину; судя по многочисленным слоям краски, схожесть с оригиналом далась художнику непросто. Картина изображала крепкого ширококостного мужчину шестидесяти с лишним лет, с благородной квадратной головой, бородой и седыми вьющимися волосами викторианского филантропа. Однако светлые, глубоко посаженные глаза смотрели надменно и очень холодно, а маленький рот в обрамлении красивой пышной белой бороды был сурово поджат. Мрачный старик, решил мистер Кэмпион и переключил внимание на посетителя – тот застыл по другую сторону центрального стола, на который так и просилась многоярусная обеденная ваза из серебра.