Артур Конан Дойль - Приключение в пустом доме

– Хоть присягнуть, это вы!

– Честь изготовления принадлежит мсье Оскару Менье из Гренобля; он посвятил несколько дней его изготовлению. Это бюст из воска. Все остальное я добавил сам, когда посетил Бейкер-стрит сегодня днем.

– Но зачем?

– Затем, мой дорогой Ватсон, что у меня была самая веская из возможных причин внушить некоторым людям убеждение, будто я нахожусь там, хотя на самом деле я совсем в другом месте.

– Вы полагали, что за квартирой наблюдают?

– Я ЗНАЛ, что они за ней наблюдают.

– Но кто?

– Мои старые враги, Ватсон. Обаятельное общество, чей вожак упокоился в Рехенсбахском водопаде. Вам следует помнить, что они знали – и только они одни, – что я еще жив. Рано или поздно, полагали они, я вернусь в свою квартиру. И постоянно вели наблюдение за ней, так что нынче утром увидели, что я приехал.

– Но вы-то как узнали?

– Узнав их дозорного, когда выглянул из окна. Он довольно безобидный малый, Паркер по фамилии, душитель по ремеслу и виртуозно играет на губной гармонике. Меня он не заботит. В отличие от куда более внушительного субъекта, который стоит за ним. Закадычный друг Мориарти, тот, кто бросал камни с вершины обрыва, самый коварный и опасный преступник в Лондоне. Вот человек, Ватсон, который намерен покончить со мной нынче ночью и который не подозревает, что мы намерены покончить с ним.

Планы моего друга мало-помалу раскрывались. Из этой удобной засады наблюдатели наблюдались, а следящие выслеживались. Угловатая тень там вверху была приманкой, а мы были охотниками. В тишине и темноте мы стояли рядом и глядели на торопливые фигуры, которые сновали перед нами туда-сюда. Холмс молчал и хранил полную неподвижность, но я знал, что он начеку и что его глаза напряженно устремлены на поток прохожих. Вечер выдался холодный и бурный. Вдоль длинной улицы пронзительно свистел ветер. Люди не в таком уж малом числе шли в обе стороны, чаще кутаясь в пальто и шарфы. Несколько раз мне чудилось, что этого человека я уже видел, и особенно я обратил внимание на парочку, которая словно пряталась от ветра в подъезде дальше по улице. Я попробовал указать на них моему товарищу, но он только что-то буркнул, не отрывая взгляда от улицы. Иногда он переступал с ноги на ногу или быстро барабанил пальцами по стене. Мне было очевидно, что он начинает тревожиться и все складывается не совсем так, как он предполагал. Наконец, когда приблизилась полночь и улица постепенно опустела, он прошелся по комнате, уже не подавляя волнения. Я собирался задать ему несколько вопросов, но взглянул на освещенное окно и вновь испытал почти такой же шок. Я вцепился в локоть Холмса и указал вверх.

– Тень задвигалась! – вскричал я.

И действительно, теперь мы видели ее не в профиль, но со спины.

Три года, бесспорно, не смягчили его характер или раздражение, которое у него вызывали интеллекты не столь острые, как его собственный.

– Конечно, задвигалась, – сказал он. – Неужто я такой тупица, Ватсон, что установил бы явный манекен в чаянии, что некоторые из хитрейших людей в Европе будут введены им в заблуждение? Мы пробыли в этой комнате два часа, и миссис Хадсон восемь раз чуть изменяла позу фигуры, то есть один раз каждые четверть часа. Она приближается к манекену так, чтобы ее тень не падала на штору… А! – Он с всхлипом втянул воздух в легкие.

В мутном свете я увидел, как он наклонился вперед в напряженнейшем внимании. Улица снаружи была абсолютно безлюдной. Те двое, возможно, все еще прятались в подъезде, но я их больше не различал. Все было погружено в безмолвие и мрак, кроме этого яркого желтого экрана перед нами с черным силуэтом в его центре. Вновь в полной тишине я различил слабый пронзительный посвист, свидетельство величайшего подавляемого возбуждения. Мгновение спустя Холмс увлек меня в темный угол комнаты, и я почувствовал на своих губах его предостерегающую ладонь. Стискивавшие меня пальцы подрагивали. Никогда еще я не знавал моего друга в таком неистовом волнении, однако безлюдность темной улицы перед нами не нарушало ни единое движение.

Внезапно я уловил звуки, которые уже различил более острый слух Холмса. Тихий, крадущийся шорох донесся не со стороны Бейкер-стрит, но из глубины дома, в котором мы притаились. Открылась и закрылась дверь. Секунду спустя по коридору прошуршали крадущиеся шаги – шаги, которые старались сделать бесшумными, но которые отдавались эхом в пустом доме. Холмс прижался к стене, как и я. Мои пальцы стиснули рукоятку пистолета. Прищурившись в темноту, я различил смутный абрис мужчины, чуть чернее черноты открывшейся двери. На секунду он замер, затем, пригнувшись, полный угроз, проскользнул в комнату. Он был в трех ярдах от нас, этот зловещий силуэт, и я весь подобрался, чтобы парировать его прыжок, но тут же сообразил, что он понятия не имеет о нашем присутствии здесь. Он прошел вплотную к нам, прокрался к окну и очень осторожно и бесшумно открыл его, подняв раму на полфута. Когда он нагнулся над подоконником, свет улицы, более не затеняемый пыльным стеклом, упал на его лицо. Он, казалось, был вне себя от возбуждения. Его глаза сверкали, как звезды, а лицо искажала судорога. Он выглядел пожилым, с тонким изогнутым носом, высоким лысым лбом и густыми седыми усами. Сдвинутый на затылок цилиндр, манишка смокинга, белеющая под расстегнутым пальто. Худое смуглое лицо, рассеченное глубокими жестокими морщинами. В руке он держал что-то вроде палки, но, когда он положил ее на пол, она металлически лязгнула. Затем из кармана пальто он извлек объемистый предмет и начал что-то с ним проделывать, пока не раздался громкий резкий щелчок, будто пружина или задвижка встала на место. Все еще на коленях, он наклонился вперед и всем весом с силой налег на какой-то рычаг, после чего раздался длинный жужжащий скрежещущий звук, вновь завершившийся громким щелчком. Тогда он выпрямился, и я увидел у него в руке что-то вроде ружья, но со странным уродливым прикладом. Он открыл затвор, вложил в него что-то и защелкнул его. Затем, пригнувшись, положил конец ствола на подоконник под открытой рамой, и я увидел, как его длинные усы упали на приклад, а вглядывающийся в прицел глаз блеснул. Я услышал легкий вздох удовлетворения, когда он прижал приклад к плечу, и увидел, что замечательная мишень, черный человек на желтом фоне, находится точно на линии прицела. Мгновение он застыл в неподвижности. Затем его палец на спусковом крючке напрягся. Раздалось странное громкое жужжание и долгий серебристый звон бьющегося стекла. И тут же Холмс, тигром прыгнув на спину стрелка, повалил его ничком на пол. Однако он сразу вскочил и с судорожной силой сжал горло Холмса. Тут я ударил его по голове рукояткой моего револьвера, и он вновь рухнул на пол. Я упал на него и держал, а мой товарищ пронзительно свистнул в свисток. Раздался топот бегущих по тротуару ног, и через парадную дверь в комнату ворвались двое полицейских в форме во главе с детективом в штатском.