Джорджетт Хейер - Убийство Адама Пенхаллоу

– Хозяин хочет вас видеть, мадам.

– Я как раз к нему собиралась.

Фейт всегда тщательно скрывала от слуг, что испытывает страх перед мужем. Теперь же, когда он был прикован к постели, страх этот перерос прямо-таки в суеверный ужас.

– Лавди сказала, что он неважно себя чувствует.

– Я знал, что этим кончится, когда он попросил Сибиллу испечь ему пирог с сардинами, – мрачно заявил Рубен. – Он всегда был вреден для его желудка.

Фейт содрогнулась от воспоминаний. Накануне Пенхаллоу вдруг потребовал давно забытое в Корнуолле кулинарное чудо. Возмутился, что в Тревеллине никогда не подают пирог с сардинами, и вспомнил, как замечательно его пекли в доме бабки. Потом стал распекать молодежь за невнимание к обычаям отцов, закончив тем, что послал за Сибиллой и распорядился испечь пирог к ужину. Пусть все знают, что такое настоящая корнуоллская еда! Вечером Пенхаллоу приехал на инвалидном кресле в столовую, чтобы председательствовать за столом и собственноручно угощать пирогом домочадцев. Перед ним поставили блюдо с горой печеного теста, из него торчали головы многочисленных сардин. Фейт сразу затошнило, но она смалодушничала и заставила себя проглотить пару кусков. И только у Вивьен хватило духа, чтобы отказаться есть «эту дрянь».

В душе Фейт была довольна, что Бог наказал ее мужа несварением желудка. Это давало надежду, что повторения не последует.

Словно прочитав ее мысли, Рубен продолжил:

– Но он и слушать не хочет, что это из-за пирога. И ничем его не убедишь, хоть тресни. Такой уж у него характер.

Фейт считала ниже своего достоинства обсуждать с прислугой мужа, поэтому промолчала и, положив газету на стол, направилась в западное крыло. Коридор с маленькими окошками, прорубленными в толстой каменной стене, привел ее в другой холл, откуда можно было выйти в сад. Там же находилась двустворчатая дверь в комнату, которая задумывалась как танцевальный зал, но уже много лет служила Пенхаллоу спальней.

Взявшись за ручку, Фейт на мгновение застыла, прислушиваясь. За дверью было тихо, и, глубоко втянув воздух, словно перед прыжком в воду, она повернула ручку и вошла.

Комната, в которой очутилась Фейт, занимала все западное крыло дома и выходила окнами на две стороны – с фасада открывался вид на аллею, ведущую к главным воротам, а с противоположной стороны виднелся сад, огороженный увитой плющом стеной. Это крыло пристроили к основному зданию в семнадцатом веке, поэтому спальня Пенхаллоу была обшита деревянными панелями и изобиловала лепными украшениями. В огромном резном камине, полку которого поддерживали две кариатиды, пылали поленья, лежавшие на огромной куче золы. Высокий узорчатый потолок потрескался и почернел от дыма, вырывавшегося из камина при порывах ветра. Темные панели придавали комнате сумрачный вид, от него не спасали даже два ряда окон. Однако любого, кто сюда входил, прежде всего поражала многоцветная пестрота обстановки.

Комната была набита мебелью, на каминной полке, шкафах и многочисленных столиках, занимавших все свободное пространство, теснились самые немыслимые безделушки, собранные без всякой системы. Пенхаллоу просто тащил к себе в комнату все, на чем останавливался его не слишком взыскательный взгляд. Между окнами стоял красный лакированный комод, на нем сидел китайский божок Хотэй, вырезанный из слоновой кости. У другой стены возвышались две довольно уродливые бамбуковые цветочницы с тропическими растениями в горшках. По сторонам камина, на пристеночных столиках пылилась пара огромных малахитовых ваз, перекочевавших сюда из Желтой гостиной. В углу притулился мраморный умывальник, кое-как отгороженный дешевой японской ширмой с золотыми птицами. Рядом обосновался инкрустированный сундук, белесый от времени, а вплотную к нему – изящный столик из атласного дерева, притиснутый к кровати. С другой стороны кровати возвышался ореховый комод, находящийся в близком соседстве с круглым столом, накрытым ярко-красной скатертью из синельки, и изысканной кушеткой эпохи Карла I, обитой выцветшим бордовым бархатом. Рядом стояло инвалидное кресло Пенхаллоу, а поблизости – длинный узкий обеденный стол, заваленный книгами и бумагами, с которыми соседствовали графины, пузырьки с лекарствами и полотняный мешочек с собачьими галетами. К двери в гардеробную примыкал угловой буфет красного дерева. По комнате были расставлены разномастные кресла и другие места для сидения – парочка продавленных кожаных стульев, высокая табуретка с гнутыми ножками, угловатый готический стул, скорее похожий на орудие пытки, и большой мягкий пуф в изножье кровати.