Элизабет Джордж - Расплата кровью

– А то еще испачкаете свое красивое пальто, – сказала она, прежде чем плюхнуться на брезент и размотать добрых тридцать дюймов шарфа.

Лонан наконец смог получше рассмотреть сержанта Хейверс. Далеко не красотка, заключил он, глядя на ее вздернутый нос, густые брови и круглые щеки. Уж конечно она попала в столь избранную компанию не из-за своей внешности. Наверное, у нее какие-нибудь потрясающие криминологические способности. Лонан всерьез решил понаблюдать за каждым ее шагом.

– Спасибо, Хейверс, – мирно отозвался Линли. – Видит бог, одно масляное пятно может запросто выбить меня из колеи.

Хейверс фыркнула.

– Тогда давайте припорошим его пеплом.

Линли достал золотой портсигар, который подал ей, а затем протянул серебряную зажигалку. У Лонана упало сердце. Курящие, подумал он, и заранее смирился с разъедающим глаза дымом и аллергическим насморком. Однако Хейверс не закурила, потому что слышавший их разговор Сент-Джеймс открыл свое окно, отчего резкий порыв ледяного ветра ударил ей прямо в лицо.

– Хватит. Я поняла, – проворчала Хейверс и, нахальным образом вытащив сразу шесть сигарет, вернула портсигар Линли. – Сент-Джеймс всегда такой неженка?

– С рождения, – ответил Линли.

Лонан с трудом завел фургон, и они направились в Департамент уголовного розыска в Обане.

Инспектора-детектива Иена Макаскина из Департамента уголовного розыска Стрэтклайда передвигало по жизни единственное горючее: гордость. Она принимала разные формы, в сущности, совершенно между собой не связанные. Самой весомой была гордость за семью. Ему нравилось, что люди знают – ему удалось добиться благополучия несмотря ни на что. В двадцать лет он женился на семнадцатилетней девушке, прожил с ней двадцать семь лет, вырастил двоих сыновей, дал им университетское образование и ревностно следил за их карьерами: один был ветеринаром, другой – морским биологом. Еще он гордился своей отменной физической формой. При росте пять футов девять дюймов он весил не больше, чем в двадцать один год, когда еще был констеблем. Его тело было здоровым и подтянутым благодаря ежевечерней гребле по проливу Керрера летом и таким же планомерным занятиям зимой на тренажере, установленном у него в гостиной. И хотя вот уже десять лет волосы у него были совершенно седые, они по-прежнему оставались густыми и сверкали, как серебро, под лампами дневного света полицейского участка. И этот полицейский участок был еще одним предметом его гордости. На протяжении своей службы он ни разу не закрыл дело за неимением улик и всячески старался, чтобы любой из его людей мог сказать то же самое и о себе. Его розыскная группа работала очень слаженно – полицейские вынюхивали каждую деталь, как гончие в погоне за лисой. Он следил за тем, чтобы они не расслаблялись. Все это помогало ему быть поистине вездесущим в своей конторе. Типичный неврастеник, он грыз ногти до мяса и поэтому сосал освежающие мятные лепешки, или жевал резинку, или поглощал картофельные чипсы – целыми пакетами, пытаясь отучить себя от этой единственной дурной привычки.

Инспектор Макаскин встретил лондонскую группу не в своем кабинете, а в комнате для совещаний – небольшой конурке десять на пятнадцать футов, с неудобной мебелью, недостаточным освещением и плохой вентиляцией. Выбрал он ее намеренно.

Ему очень не нравилось то, как все начиналось. Макаскин любил, чтобы все шло по порядку, без путаницы и суеты. Каждый должен был делать то, что ему положено. Жертвы – умирать, полиция – допрашивать, подозреваемые – отвечать, а криминалисты – собирать улики.

Однако, за исключением жертвы, которая любезно лежала бездыханной, с самого начала расспросы вели подозреваемые, а полиция отвечала. Что же касается улик, то это вообще была особая история.

– Объясните мне все еще раз. – Голос инспектора Линли звучал ровно, но в нем слышались резкие нотки, по которым Макаскин понял, что сам Линли недоволен двусмысленной ситуацией, которая сложилась из-за его назначения на расследование. Это радовало… Макаскин даже сразу почувствовал симпатию к детективу из Скотленд-Ярда.

Скинув верхнюю одежду, все расселись вокруг соснового стола, все, кроме Линли, который стоял, сунув руки в карманы и зло посверкивая глазами.

Макаскин был только счастлив снова поведать данную историю.

– Сегодня утром я приезжаю в Уэстербрэ, и проходит всего минут тридцать, как мне передают, чтобы я срочно позвонил своим людям в Департамент.