Максим Евсеев - За дверью

Психолог устало потопал по знакомому коридору наверх. Его ждет дома семья. Только вот он понимал, что мысли его будут находиться совсем в другой стороне. В теле царила необъяснимая тяжесть, нутро переполнялось сожалением и горечью. Впервые за столько лет он задумался о том, правильным ли путем идет и сколько еще на его долю выпадет испытаний. Пожалуй, ему нужно будет напиться и хотя бы ненадолго уйти от своих ошибок, ставших фатальными для другого человека.

Петренко закрыл лицо морозными руками, горели щеки, полыхала кожа на лице и шее. На душе такой гадости у него не было еще никогда. Ни один человек в жизни не нанес ему столько боли и страданий, сколько Бельцер с Крыловым. Эти двое легкомысленно решили и без веских доказательств, что он маньяк и заслуживает участи до конца жизни гнить в тюрьме. Не в силах справится со стрессом, Игорь вырвал у себя клок волос и заорал от боли. Из носа от перепада давления пошла кровь.

Мама, домик в деревне, весенний дождик. Все немногочисленные светлые мысли сбились в кучу и родили только одну, самую главную идею. Идею, в которой он объединит все хорошее, что когда-либо происходило в его жизни.

Игорь просунул дрожащую руку за шиворот и достал оттуда ранее отточенный кусочек стекла. Острый и желанный, он становился мягким в бережных руках набожного страдальца. Еще утром мужчина практически не сомневался, он обязательно использует созданное им орудие избавления. Теперь-то, когда все иллюзии и страхи рассеялись, мыслей насчет того, стоит ли действовать, больше не оставалось.

Мужчина снял куртку, затем старую рваную кофту под ней и, никуда не торопясь, положил все на стол. Затем он поднял черный свитер, принесенный Бельцером и осмотрел его со всех сторон. Игорь усмехнулся вслух. Цена оправдания не стоит вины. Какими бы не были извинения, он все равно остается здесь, запертым в бетонной клетке и обреченным гнить заживо.

Осколок стекла нежно прикоснулся к коже на огрубевшем запястье, оставив маленькую царапину. Игорь проверил действие своего детища. Даже легкого прикосновения хватило для того, чтобы оставить неглубокий, но четкий кровавый след.

За окном завывала последняя метель, кружилась и запевала одинокие песни. Буря вдувала через потрескавшееся окно частицы свежего воздуха вместе с крупицами снега. Ветер как мог пытался пробить окно, дабы помешать грешнику совершить задуманное. Вьюга выла, скрипела, наметала снег. Но все тщетно. Игорь надел черную кофту и подошел к отверстию, отделяющее его от настоящего, красивого, пускай и холодного мира. Кожа стала гусиной от мороза, царившего внутри, но на это можно не обращать внимание. Ветер с еще большей силой и остервенением пытался пробиться к узнику. Старенькое окошко с трещинами достаточно надежно защищало от вьюги, от божьего гнева.

– Злишься на меня, Господи. – Прошептал он нежно.

Игорь с упоением достал из под кофты темный дубовый крестик и поцеловал его. Затем сжал в кулак и с силой вырвал цепочку, державшую распятие на груди.

– Отрекаюсь от тебя, Господи.

Крестик с цепочкой Игорь положил на стол. Затем он медленно, но уверенно взял в руку стекло и подведя его к левому запястью, резко полоснул себя. Из вены хлынула небольшой струйкой багровая теплая кровь. Поначалу мужчина почувствовал только тупую боль, но затем наступил момент, когда пульсирующее ощущение ада превратилось просто в неприятный зуд, а затем и вовсе в странное облегчение.

Следом за левой рукой последовала и правая. Кровь оттуда тоже хлынула потоком, заливая пол вокруг. Кожа онемела и побелела, а глаза тихонько закрылись, не в силах вновь открыться и в последний раз посмотреть на мир.

Ощущение райского удовольствия перемежалось с сонливостью, с которой Игорь оказался не в силах бороться. На лице застыла улыбка. Перед потухающим взором пронеслись за несколько секунд мама, друг, бывшая жена, кусочек свежеиспеченной булочки, изнасилованная им пятнадцать лет назад девочка и многие другие яркие образы, оставшиеся в памяти навсегда. Они смешивались, комбинировались и постепенно погружали мужчину в вечный сон.

Кровь вытекала уже с большой неохотой, образуя большую лужу на полу камеры. Сознание окончательно помутилось, когда Петренко в последний раз вдохнул сладковато-едкий запах русской тюрьмы. А за окном набирала силу и обороты суровая громкая вьюга. Снег кружился, метался и микроскопическими частицами опадал сквозь стекло на холодеющее тело грешника.