Джо Алекс - Я расскажу вам, как погиб…

Невольно я посмотрел на часы. Они молчали. Часы были старыми, червонного золота. В стеклянном футляре находился маятник в форме солнца с изображением девушки, чьи развевающиеся волосы были лучами. Выше, на белом диске, стояли голубые римские цифры. В верхней части часов парил золотистый трубящий херувим. Внизу на диске была надпись «I godde Paris». Я подошел к часам и открыл их. Просунув руку под маятник, я достал большой железный ключ. Заведя часы, я легонько качнул солнечный лик. Раздалось тихое тиканье. На моих часах было без десяти двенадцать. Переставив стрелки и еще раз оглядев комнату, я вышел.

Обед подавали на террасе со стороны парка. Около стола стояла Сара и расставляла цветы. На ней была серая юбка, белая блузка и туфли на высокой шпильке. Ей помогал высокий молодой человек. По-видимому, это и был Филипп Дэвис. У него были темные короткие гладко зачесанные назад волосы, маленькие усики и светлые глаза. Он явно не придавал значения своей внешности: из кармана его фланелевого пиджака торчали карандаши, а галстук был наспех и криво завязан.

— Познакомьтесь, — сказала Сара, беря из рук Филиппа белые розы. — Это Дэвис, сотрудник Яна, а это — Алекс, который любит детей и не любит женщин за рулем.

Мы обменялись рукопожатием.

— Я люблю женщин, детей и машины, — тихо сказал я, — но разбираюсь только в машинах.

— Вы не думайте, что Ян рассказывал только о вашем героическом прошлом, — Сара нервно вертела в руке розу. — Я знаю о вас не только это.

— Вы же еще принимали участие в славной кампании на Пенемюнде, — почтительно сказал Филипп, — я об этом читал, а мистер Драммонд как-то рассказывал нам, как это было. Вы ведь тогда летали?

— Да, летал, — в дверях стоял Ян. — Восемь раз мы пробивались к цели через заслон артиллерии и охотников. Две недели летали над Балтикой. Помнишь, мы тогда увидели огни Швеции? Это было как в сказке. По всей Европе не горит ни одна лампа, и вдруг мы видим сверкающий город. Это была, наверное, самая гнусная ночь в моей жизни.

Он отодвинулся, чтобы дать пройти мужчине, с которым я еще не был знаком.

— Спарроу, — сказала Сара, — счастливый обладатель нашей прекрасной Лючии.

Спарроу, как будто не расслышав этих слов, подошел ко мне и протянул руку. Это была большая тяжелая рука с короткими широкими пальцами. Мы обменялись приветственными словами, и когда Спарроу отошел и встал рядом с Яном, что-то тихо ему говоря, я незаметно оглядел его.

Гарольд Спарроу, хоть и не был высоким, но сложен был атлетически. Если бы не очки, из-за которых смотрели живые светлые глаза, его можно было принять за борца. Он казался старше Яна. Глядя на него, я подумал, что этот человек, наверное, сделает все, чтобы добиться цели. Вся его фигура выражала волю, твердость и уверенность в себе.

Из парка вышла Лючия. Она была в том же платье, в котором я увидел ее в первый раз.

— Скорее же все садитесь. — Сара кивнула стоящей в дверях горничной. — Я ужасно проголодалась. Когда светит солнце, у людей хороший аппетит, правда, Лючия?

— Медицине об этом неизвестно, но, наверное, это так. Впрочем, я совсем не хочу говорить о работе. Тем более что послезавтра у меня очень трудная операция.

— А разве могут быть легкие операции на мозге? — спросил Ян, накладывая салат.

— Да. Но эта будет трудной. — Лючия замолчала.

— Объясни, — Сара отложила нож. — Когда ты говоришь об этих вещах, я чувствую себя совершенно беспомощной. А это очень приятно — чувствовать себя такой хотя бы в течение нескольких минут.

— Сама операция, наверное, вас не заинтересует. — Лючия рассмеялась, но при этом нервно дотронулась до своего рубина. — Операция — это несколько человек в белых халатах и еще один человек, который спит и не знает, что с ним происходит. Тот, кто не делает операций живым беззащитным людям, не знает, чего это стоит. Как-то я отдала скальпель ассистенту и упала прямо у операционного стола. Сейчас, слава Богу, уже так не нервничаю. Но вначале меня охватывала просто настоящая паника. Это для хирурга хуже всего. Операция в разгаре, каждая секунда дорога, а тебя вдруг охватывает ужасное чувство, что в самый кульминационный момент ты ошибешься на сантиметр или миллиметр — это, в общем, равнозначно — и больной умрет.

Она говорила все это очень спокойно. Я обвел глазами всех присутствующих. Мы сидели в окружении клумб с роскошными цветами, хрусталь на столе ослепительно сверкал в лучах яркого солнца.

Спарроу задумчиво смотрел на жену. Еще одним человеком, который вглядывался в Лючию с напряженным вниманием, был Филипп Дэвис. Он впитывал каждое ее слово. Конечно, он был безумно влюблен в нее. Я даже пожалел этого парня и, как всегда бывает в таких случаях, почувствовал к нему симпатию.