Ольга Волошина - Чашка яда на десерт

– Бедная Аллочка, какое несчастье! Страсть-то какая! Теперь и на улицу боязно выходить, – и уже со спокойным интересом. – Как думаете, поймает убивца полиция?

– Обязательно, – с готовностью ответила я. – Поймает и посадит. Скажите, а мужа Аллы где можно найти? Дома его нет, дверь заперта.

– Да дома он, спит, пьянчужка. Нужно сильней колотить, да не в дверь, а в окно, тогда, может, и услышит. Он всегда так крепко спит, когда назюзюкается. Правда, дверь обычно нараспашку держит, а сегодня чегой-то заперся. Видать, полиции напугался. Или злодея боится. Вчера приходили к нему менты, дык он почти трезвый был, во всяком случае, ходил по двору и даже воды ведро из колонки притащил. А сегодня вот вусмерть напился, с горя, поди.

– Может, это он её и убил? – на всякий случай предположила я.

– Это вряд, – проговорила старуха. – Он хоть и пьянь, но тихий, Алку-то никогда пальцем не тронул. Она вот его могла скалкой треснуть или чем еще, когда пьяный приволокётся. А он никогда. Безобидный он, Генка-то, мухи не обидит. Ругнуться, конечно, могёт, коли сильно пьян. Но Алку боялся.

– Значит, он жены побаивался? Может, со зла и убил?

– Не-е, зачем ему? Она ведь не злая была, его, лодыря, кормила-поила. Без неё теперь пропадет мужик. А вам он зачем понадобился?

– Хотела ему деньги отдать, что Алла не успела получить, за отработанные дни. Да помощь предложить, похороны ведь теперь дорогие.

– Не-е, дочка, ты ему ничё не давай, всё до копеечки пропьёт. Вот дети приедут, им и отдашь. Телеграмму уж послали, скоро должны явиться.

– А что, дети далеко живут? – поинтересовалась я у словоохотливой бабули.

– Как школу закончили, так и уехали сразу, что им тут делать? Дочка замуж вышла, теперь живёт где-то возле Волгограда, она и брата младшего забрала, куда-то – то ли на учёбу, то ли на работу пристроила. Бедная Аллочка, несчастная, – опять запричитала бабка, – сыночка схоронила, да вот теперь вслед за ним и отправилась.

– Как это сыночка схоронила? – удивилась я. – Вы ж только что сказали, что он к сестре уехал.

– Это старшенький, Боря, а вот младшенький, Алёша, умер, бедняжка. Алка его поздно родила, когда старшие, Борька с Анькой, уж выросли. Анька школу заканчивала, а Борька в седьмом то ли в восьмом классе учился. Все дивились, к чему ей ещё один рот, этих-то кормить нечем, разутые да раздетые бегают в школу. Ну, куды ж ей было ещё и третьего мальца заводить!

– И что же, ребёночек больной родился и сразу же умер? – спросила я.

– Нет, здоровенького Бог послал. Бывало, смотрю, на улице ветер, холод, а Алёшка без штанов, в одной маечке, во дворе сидит, возится в песочке. Другие своих деток кутают, а те все равно кашляют, а к этому мальцу ничего не цеплялось.

– Так отчего же он умер?

– Напала какая-то хворь внезапно, сегодня здоровенький бегал, а назавтра и помер.

– А врач-то что сказал?

– Нашего врача никто и не звал. Приехал какой-то родственник Аллы, на машине, мужик молодой, и увез её с дитём к знаменитому прохвесору в Москву. А через три дня она одна вернулась, и прохвесор не помог, умер мальчишка. Говорит, дихтерия какая-то, болесть такая страшная, никакие лекарства не спасают. У меня от этой хвори братишка младший помер, мне тогда пять лет было, а ему – два года.

– А где похоронили ребёнка? – перебила я расчувствовавшуюся старушку.

– Кого, Серёньку, братишку маво?

– Да нет, сына Корнейченко.

– В Москве и похоронили, родственники Аллины. Заботливые оказались. И денег дали, увидав, как она бедствует. Алка детям новую одёжу справила, телевизор купила. Сама обулась-оделась. Ну а остальное, как водится, Генка пропил потихоньку. Неделю не просыхал. Так что ты ему денег-то не давай, вот дети прибудут, им и вручишь.

– Хорошо, ни копейки не дам, – пообещала я. – Только попробую с ним поговорить.

Я вновь направилась к дому. Соседка закричала мне вслед:

– В окно стучи, да сильней, слышь.

В окно я колотила минут пять, прерываясь время от времени, чтобы прислушаться: не проснулся ли Геннадий? Когда я уже повернулась, чтобы уходить, за дверью раздались шаги, а затем послышалось невнятное бурчание. Мужик, видимо, никак не мог справиться с замком. Наконец дверь с жутким скрипом отворилась, и на меня пахнуло затхлостью и сильным перегарным духом. Протирая кулаком глаза, на пороге стоял небритый и лохматый босой тип, одетый во что-то бесформенное. Мужик зевнул, оскалив пасть, в которой обнаружилась явная нехватка зубов, и простонал: