Морис Леблан: Сочинения в трех томах. Том 1

После короткой паузы он продолжал:

— Я заметил этот недостаток в первый же день. Меня, признаться, поразила эта особенность с точки зрения эстетической! Между тем я удивляюсь, что не обратил внимания на другое обстоятельство: законы тяжести нарушены быть не могут…

— Что вы хотите сказать? — с живым интересом спросила Гортензия.

— Ничего особенного. Я удивляюсь только тому, что сразу же не сообразил, почему Меркурий не падает, согласно физическим законам.

— Причина?

— Причина? Полагаю, что Понкарди, обрабатывая статуэтку, чтобы приспособить ее к своим целям, нарушил ее равновесие. Это равновесие, однако, опять восстановилось благодаря тому, что появилось новое обстоятельство.

— Какое?

— Дело в том, что статуэтка не была закреплена в нише. Я видел, что Понкарди каждые два-три дня брал ее в руки и чистил. Значит, остается единственная гипотеза: противовес.

Гортензия вздрогнула. Она начала понимать.

— Противовес!.. Вы полагаете, что этот противовес находится в пьедестале!..

— Именно!

— Возможно ли это?! Но как мог в таком случае Понкарди вам отдать статуэтку?..

— Он дал мне не эту статуэтку, — объявил Ренин. — Эту статуэтку я сам у него взял.

— Но где? Но когда?

— Только что, когда вы находились в гостиной. Я через свое окно добрался до ниши, где стояла статуэтка, и одного бога заменил другим.

— Но ведь тот Меркурий, которого вам дал Понкарди, вперед не наклонен?

— Нет, как и все остальные статуэтки, находящиеся в магазине. Но Понкарди ничего не заметит. Он будет продолжать думать, что владеет талисманом. Если хотите, я разрушу пьедестал этой статуэтки, и мы вынем вашу застежку, которая залита оловом. Это олово и удерживает божка в состоянии равновесия.

— Нет, нет!.. Не надо!.. — прошептала Гортензия.

Ловкость Ренина, его проницательность, способность разбираться в самых сложных вещах в эту минуту ее как будто не занимали. Она думала о том, что восьмое приключение их доведено до благополучного конца, что приближается час расплаты, что он победил.

— Три четверти восьмого, — заметил Ренин.

В комнате воцарилось тягостное молчание. Обоим стало неловко. Они боялись шевельнуться. Ренин попытался шутить:

— Молодчина этот Понкарди! Я был уверен, что, возбуждая его и сердя, я в конце концов заставлю его проговориться. Той искрой, которая осветила мне все дело, было сопоставление, которое сделал Понкарди между сердоликовой застежкой и богом Меркурием, сказав, что и то и другое приносит счастье. Я понял, что он соединил одно с другим: застежку с Меркурием, то есть соединил воедино два талисмана. Тогда я подумал о Меркурии в нише под вывеской…

Ренин внезапно прервал свою речь. Он заметил, что его не слушали. Молодая женщина закрыла глаза руками и, видимо, мыслями была далеко.

Сейчас она думала о тех приключениях, которые они совместно пережили в течение последних трех месяцев, и о поведении этого удивительного человека, предложившего ей свою любовь. Она вспомнила о совершенных им, точно в волшебной сказке, подвигах, о том добре, которое он сделал, о спасенных им жизнях, о наказанных преступлениях и о восстановлении порядка везде, где проявлялась его железная воля. Невозможного для него не существовало. То, что он начинал, он доводил до конца, всегда достигая своей цели. И все он делал спокойно, хладнокровно, чувствуя свою силу, понимая, что ничего не может противостоять ему. Перед ним она была беспомощной. Как защищаться и зачем защищаться? Он ведь всегда победит ее, всегда подчинит ее своей воле. Даже если она попыталась бы убежать куда-нибудь, разве он не отыщет ее, разве она найдет в целом свете место, где он не обнаружил бы ее? С самого первого момента их встречи было предопределено, что Ренин завладеет ею, так как он решил это сделать, так как он поставил себе эту цель.

Все же она не сдавалась и искала предлогов, чтобы уклониться от выполнения договора. Она утешала себя тем, что хотя восемь приключений они совместно пережили и он вернул ей сердоликовую застежку, но, согласно условию, в последнюю минуту должны были пробить стенные часы замка Галингра. Ведь Ренин сказал три месяца назад, глядя на губы, к которым стремились его уста, следующее:

— Старый медный маятник опять придет в движение, и в тот момент, когда в назначенный срок часы опять пробьют восемь раз, тогда…

Она подняла голову. Он не шевелился и спокойно, с непроницаемым лицом ждал.

Гортензия приготовилась сказать ему следующее: