Игорь Озеров - Из ниоткуда в никуда. Часть 3

– И я уверен, что, к сожалению, и без алкоголя, – спрыгнув с подоконника и сделав несколько шагов им навстречу, произнес хозяин, рассматривая нового человека.

– Да у тебя на входе таможня. А это Максим, – представил Илья приятеля. – Он решил на старости научиться рисовать.

– Этому не надо учиться. Это как красота: или она дана тебе с рождения, или ты всю жизнь ненавидишь зеркала.

– Я уже его предупредил, что нет ничего проще, чем угробить свою жизнь, решив однажды, что ты можешь стать художником…

– Жизнь так летит, – пожал плечами Максим, – что еще немного, и гробить будет нечего. Может и есть смысл рискнуть.

– Парень сам все понимает и на нашей совести греха не будет.

– Не слушай его, Максим, – Герман был невысоко роста и смотрел снизу из‑под густых бровей, прижав к груди подбородок с аккуратной бородкой. – Илья – вечно сомневающийся в себе максималист. В глубине души он мечтает стать великим Леонардо. И это главная помеха. Не надо ни за кем гнаться – делай свое дело и получай от этого кайф. Это касается не только живописи…

Снежана принесла на подносе чай. Все, кроме Максима, уселись за стол в углу, а он пошел смотреть картины. Больше всего ему хотелось посмотреть ту, которая на мольберте. Но сначала он прошел вдоль стен.

Справа от двери висели картины с белокурыми юными валькириями в блестящих шлемах. Их грозные взгляды напомнили Максиму о досмотре перед входом в квартиру. Их сменили мрачные солдаты со свастикой, марширующие мимо разрушенных православных церквей. А рядом, на большом полотне, суровый маршал давил сапогами фашистские знамена. Что‑то необычное и притягивающее было в этих картинах.

На полу у стены стояли три полотна в тяжелых рамах с сюжетами из русских былин. На фоне величественных просторов бились в поединках сказочные богатыри, защищая родину от реальных и мифических врагов.

Картины пробирали до мурашек, но Максим чувствовал, что главное впереди, и он был прав.

Установленная на мольберте картина ошеломила его. На высоком полотне на фоне заснеженных замерзших крон деревьев, уходивших далеко за горизонт, возвышался, как огромная незыблемая скала, седовласый старец. В одной руке великан, словно вросший в родную землю, держал зажженную свечу, освещавшую путь необычным оранжевым светом, а на другой руке, чуть поднятой над головой, высоко в звездном небе сидел грозный, готовый мгновенно броситься в атаку для защиты своей земли хищный филин.

Во всезнающем взгляде могучего старца, полного достоинства и мудрости, было видно главное: понимание громадной ответственности за окружающий мир и готовность сберечь его и защитить в любых условиях.

Максим оторвался от картины и посмотрел в угол комнаты, где сидел за столом художник. Встретился с ним глазами… Герман выжидательно смотрел на него.

– Ну как? Нравится? – спросил он с улыбкой, догадываясь о впечатлении, которое производит его работа. – Теперь я знаю, как надо писать, – он встал, подошел к мольберту и посмотрел на картину, – и как писать, и что писать. Только вот предчувствия у меня плохие. Может времени не хватить…

– Прекращай, Гера! Иди за стол, – крикнула Снежана. – Хватит нагонять тоску.

– Тридцать три. Возраст Христа, – не обращая внимания на девушку, добавил хозяин. – Роковая цифра, а я только прозрел.

Они вернулись за стол.

– Как выпьет, так про свои предчувствия рассказывает, – пожаловалась Снежана, придерживая рукой крышку большого заварного чайника, разливая по чашкам крепкий чай. – А теперь и трезвый начал. Сплошная мистика в голове. Везде знаки мерещатся.

– Мерещатся? – засмеялся Гера. – В этой комнате два человека повесились. Такие знаки трудно не заметить.

– А ты мне не рассказывал… – удивился Илья.

– До моей тетки здесь генерал жил. А до него – какой‑то поэт. Вроде как генерал этого поэта и повесил из‑за квартиры. А дело представили как самоубийство.

– А второй кто? – с любопытством спросил Максим.

– Так сам же генерал. Видно не на пользу чужое добро пошло… Говорили, он три дня висел, а потом тело от головы оторвалось: толстый очень был. А крюк, вон, до сих пор в потолке есть, – Герман показал на железный крючок, предназначенный для второй люстры, но которую, наверное, не вешали в целях экономии.

– Это все тетка твоя сумасшедшая придумала, – фыркнула Снежана. – Она на самом деле ненормальная, – сказала девушка, уже обращаясь к Максиму. – Гера рассказывал, что она ушла на вокзал и уехала куда‑то… Три года назад. А куда? Родственников никаких нет…