Елена Тюрина - Дом в конце сиреневой аллеи

Степан улыбнулся этой восторженности восемнадцатилетнего пацана. Самому ему всего двадцать было, но он себя чувствовал умудрённым опытом мужчиной. Уже женат, и дочь имеется, а скоро второе дитя появится на свет. Поэтому он прекрасно понимал товарища. Женщина эта была такая, за которую стоило воевать. Даже одному броситься на пулемёт или под танк стоило. Даже умереть не жаль. Он это сразу понял, когда увидел её. Хоть и не юная барышня. Но такую красоту редко увидишь. Особенно сейчас. Одни глаза чего стоят. Синие-синие, почти как у самого Стёпки. Только без его юношеского задора, который не смог погасить даже немецкий плен.

Следующей ночью их размеренное существование нарушило странное событие. В дверь неожиданно постучали. Со своей лежанки, отодвинув полог, Степан видел, как хозяйка встала, накинула шаль и вышла в сени. Было слышно, как что-то говорили… И вроде на иностранном. Фашисты?! Неужели она шпионка, предательница?! Да нет, не похожа. Не может такая своих выдать. Вскоре Вера Васильевна вернулась, наспех схватила какие-то вещи и снова вышла во двор. Сквозь сон Стёпа слышал шум, потом снился новорождённый сын – красный от натуги, истошно кричащий младенец…

Он заметил, что хозяйка к нему больше всех расположена. Спрашивает о его жизни, о том, как ему воюется, как в плен попал и откуда он вообще родом. А может, это ему так казалось. Потому что другие по причине понятной мужской тяги надолго с Верой старались не оставаться. Он же всё о жене рассказывал и маленькой дочке, да о родителях немного. Сам не понимал, почему так разоткровенничался. По душе ему была эта женщина. Хотелось с ней поговорить, поделиться и наболевшим, и радостью.

На третий день, едва начало светать, они уехали. Позже, чем планировали. Вера Васильевна стояла у ворот, провожая их. Потом прикрыла калитку. Наверное, вернулась в дом, чтобы сесть за книгу. И всё… Тайна, которую Степан так и не открыл для себя. Когда позже думал о ней, то вспомнил, как она вскользь сказала о каком-то страшном грехе, который якобы на ней лежит. Или о проклятии. Он тогда невнимательно слушал, поэтому плохо запомнил. Только внутреннее ощущение осталось, как осадок, о том, что в жизни этой гордой женщины было нечто страшное.

Войну Степан закончил в Берлине. Целым и невредимым. За эти годы чего только ни доводилось видеть, каких только баб не встречал. Но та, что приютила их, бежавших из плена, в память врезалась особенно хорошо. Всё думал о ней. Зацепила чем-то. А ещё понял, что младенец тогда не во сне его плакал, а наяву. Откуда он взялся там среди ночи? Загадка. Была у него мысль её навестить после войны. Но так и не решился. Да и зачем?

Откуда Степану было знать, что тогда, в день их отъезда, когда они скрылись за поворотом улицы, хозяйка вошла во двор и тут же рухнула на траву, как подкошенная. И зарыдала. Точнее, закричала. Резко, отрывисто. Принялась кататься по земле, как безумная, кусать платок. Но на крик никто из оставшихся в деревне немногочисленных жителей не вышел. Война, страшное время. Не стоило лишний раз высовываться.

– Троих детей родила, и никого в живых нет, – рассказывала старушка-соседка по больничной палате.

Она оказалась очень общительной. Говорила о том, как ездила поднимать целину, как познакомилась там с каким-то белорусом, забеременела от него и он сбежал. Ребёнок протянул всего пару месяцев. Во время родов его «раздавили» врач и акушерка, помогая женщине разрешиться от бремени. Мальчик появился на свет слабым, покалеченным и не жизнеспособным. Второй ребёнок, рождённый уже здесь, на родине, захлебнулся околоплодными водами.

– Повитуха, принимавшая роды, подстелила под меня клеёнку. Воды и кровь на неё стекали. Она их не успевала выливать. Когда ребенок пошёл, то личиком прямо туда и уткнулся. И с первым вдохом глотнул не воздуха, а воды. Так и захлебнулся. Она его тельце рядом со мной положила. Он так сутки, наверное, пролежал. Потом мне лучше стало, хотела его похоронить. А повитуха его, оказалось, уже унесла и закопала.

За окном густо валил снег, поэтому в палате было серо, как вечером. Решили зажечь тусклый больничный свет.

Александра Степановна – так звали пожилую женщину – рассказывала о своих трагедиях таким будничным тоном, что было понятно – давно пережила, уже отболело. Её третий ребёнок – дочь – выжила, выросла и подарила матери внука. Однако десять лет назад она скончалась за границей, куда уехала на заработки. Внук был единственной отрадой восьмидесятилетней старушки.