Елена Дарикович - Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

И когда мы с удобством расположились в нашей просторной гостиной, мистер Торлин сбивчиво как-то начал:

— Меня заставил прийти к вам, мистер Холмс, быть может, пустяк… Хотя нет… нет, никак не пустяк… Вы скажете, мистика… плод фантазии… Конечно, это первое, что приходит на ум… Но выслушав меня, вы, быть может, придете к иному мнению… Прежде, однако, требуется объяснить… — он говорил быстро, но каждый раз, не договаривая, обрывал фразу, пока, наконец окончательно запутавшись, не замолчал. Молчал он целую минуту, казалось, с интересом изучая потолочный бордюр поверх наших голов. Мне даже подумалось, что он забыл, зачем пришел.

Тогда Холмс оживленно заметил:

— Думаю, джентльмены, сейчас нам всем необходимо подкрепиться, а вам, мистер Торлин, в особенности. Что предпочитаете: яичницу с беконом, сэндвичи с сыром или гренки с джемом? Доктор Ватсон, я знаю, предпочитает и то, и другое, и третье.

— Нет-нет, благодарю вас, мистер Холмс, для меня нынче еда — сущее мучение. Аппетита, знаете ли, нет, и все, как картон, безвкусное.

— Тогда спросим доктора, что он нам пропишет?

— И то, и другое, и третье, — прописал я не задумываясь.

Молодой человек улыбнулся и комично пожал плечами в знак того, что подчиняется предписаниям врача.

— Вы, похоже, совсем не следите за своим здоровьем, — сказал я наставительно, видя состояние нашего гостя.

— Ах, мое здоровье меня теперь мало занимает…

В молодом человеке чувствовались все те признаки, какие обычно приводят к нервному истощению, типичными симптомами которого являются потеря аппетита, рассеянность и характерное сочетание беспричинного беспокойства с самой сильной апатией. Мне, как врачу, было это хорошо знакомо и давало право заметить:

— Похоже, у вас, мистер Торлин, упадок сил на фоне нервного истощения.

— О да, именно нервы! Они у меня на пределе, мистер Ватсон! — воскликнул учитель и вдруг поднял кулаки к глазам, будто для того, чтобы убедиться, что нервы нервами, но ему еще есть, чем защищаться, и глаза, сверкнувшие из-за толстых стекол, были глазами человека волевого и горячего, да и кулаки неожиданно оказались весьма внушительными.

Тут как раз вошла миссис Хадсон с подносом.

— Вот и прекрасно, сейчас мы подкрепимся, и тогда вы нам расскажете, что и с кем случилось… — осторожно проговорил Холмс.

— Да в том-то и дело, джентльмены, что, по-видимому, ни с кем ничего не случилось…

Учитель замер в задумчивости, нисколько не замечая комизма ситуации.

Я сразу насторожился, потому что уловил какую-то ненормальную ноту в его тоне, какую-то несоответствующую моменту отрешенность, которая часто предшествует срыву.

Холмс, казалось, тоже что-то приметил — взгляд его засверкал, а движения, напротив, стали плавны, как у кота, который боится спугнуть мышонка.

Учитель между тем вышел из задумчивости:

— Не помню точно, когда все началось, по всей вероятности, дня три назад, но эти три дня кажутся мне поистине тремя годами. Может статься, дело мое пустяк, тогда с моей стороны… э-э…

— Расскажите все по порядку, мистер Торлин, это самый верный способ уяснить что к чему, — предложил Холмс, — и, пожалуйста, не спешите, у меня сейчас достаточно времени выслушать вас во всех подробностях.

Наш гость метнул на него благодарный взгляд и, уже заметно успокоившись и приободрившись, повел свой рассказ:

— Примерно пять лет назад я устроился воспитателем к единственному внуку лорда Фатрифорта. Фредди тогда было четыре, сейчас ему девять. Родители мальчика трагически погибли, когда ребенку не исполнилось и трех. Таким образом, единственный внук и наследник лорда в свои девять — круглый сирота. Старинный их род вот уже четвертое или пятое поколение продолжается исключительно по прямой линии, то есть сходит на нет, иначе говоря, глохнет. Может быть, поэтому лорд живет так обособленно в своем родовом замке и так болезненно погружен в прошлое. Ни приемов, ни выездов — никаких. Даже Лондон не посещает, хотя у них там прекрасный особняк на Мортимер-стрит, 8, куда я неизменно захожу, бывая в городе. Надобно видеть атмосферу этого маленького семейства, всегдашнюю какую-то недоверчивость к современному миру. Устои в доме по исстари заведенному обычаю простые, если не сказать спартанские, и обстановка под стать: мрачные обширные покои, громоздкая мебель, похоже, столетиями не сдвигавшаяся с мест. Картины, гобелены, всякого рода семейные реликвии и никаких новшеств. Это неписаный закон. Даже воду для ванных комнат здесь греют и качают насосом, как при короле Якове. Но никто этим, по-видимому, не тяготится, даже Фредди. А это живой, общительный и тонко чувствующий человечек. Совсем как его дед до болезни. Не то теперь. Болезнь сильно изменила старого лорда.