Елена Кралькина - Нам не дано предугадать

В нашей роте хорошие мужики собрались. Серегу Зимина я давно знал. Мы с ним еще метро вместе строили и жили в одном дворе. Мы с Серегой считали себя взрослыми мужиками. Все-таки семейные, у обоих дочери, а вот Егорша к нам попал прямо со школьной скамьи. Мы сразу с Серегой над ним шефство взяли. Жалко было пацана.

Война – очень страшная вещь. Страшная не потому, что тебя убивают или ты убиваешь, а потому что очень быстро к этому привыкаешь.

Первое время на войне я все время думал о немцах, в которых стреляю и которых убиваю. Какие у них семьи, чего они в жизни хотели, почему с фашизмом у себя в стране бороться не стали? Если честно, мне этих убитых немцев даже жалко было. Для меня все изменилось 16 октября 1941 года. В этот день наши войска оставили Одессу. Мой город – моя Одесса оказалась в руках врага. Теперь передо мной были не немцы со своими мыслями и чувствами – передо мной был сильный и коварный ВРАГ, которого надо было победить любой ценой. Чего только мы с ребятами не придумывали, чтобы урон фашистам нанести! Бывало, найдем ракетницы у убитых немцев, пролезем в фашистский тыл и выпустим ракеты. Они, дураки, по своим позициям бить начинают. Или высмотрим, где фрицы технику бензином заправляют, и по цистерне прицельно пальнем. В сорок четвертом году мы все трое стали полными кавалерами орденов Славы. Почет нам был и уважение. Только частенько Егорша по дому тосковал. Я ему тогда про физику стал рассказывать, много рассказывал, почти все, что знал. Сам-то я, если свободная минутка выпадала, о Лилечке с Мариночкой думал. Каждый день вспоминал какой-то один день из нашей мирной жизни.

Еще на одной странице можно было прочитать только несколько слов: « Кончался апрель сорок пятого. В воздухе пахло весной и победой», остальное было зачеркнуто. Кирилл, когда Майкл показал ему бумаги, страшно возбудился. Он посчитал это доказательством, что мемуары Реймана существуют. Надо искать! Только где?

Георгию позвонил директор и попросил, не откладывая, подойти к нему в кабинет. Там Георгий застал Полянского, Зиминых и Свирского.

– Ну что, считаю, что первый уровень ты прошел, молодец, – Свирский похвалил Георгия. – Давай, продолжай в том же духе. По науке потом поговорим. Сейчас у нас другое дело. Зарянский хоть свою кляузу из органов и забрал, но о деле Реймана вспомнили и им заинтересовались. Сейчас компетентные люди подойдут. О людях справлялся, говорят, порядочные. Ты, Георгий, им все, что нарыл, расскажи. Яков Михайлович, не волнуйся, деда твоего никто ни в чем не подозревает и не обвиняет. Вопросы к тебе и Сергею Александровичу есть. Вдруг что слышали, знаете, только значения этому не придаете.

Георгий никогда бы не подумал, что пришедшие мужчина и женщина работают в органах. Ничего общего с киношным стереотипом следователей. Скорее похожи на коллег – научных сотрудников. Женщина, правда, явно из гуманитариев. Так и оказалось: искусствовед. Мужчина, Глеб Андреевич, начал с того, что подтвердил, что с Реймана Якова Михайловича все обвинения сняты. Волноваться ни о чем не надо. Вопрос в другом. По заданию командования в апреле 1945 года, перед самой Победой, Яков Рейман и его команда, Сергей Зимин и Георгий Романшин, занимались подготовкой к отправке в СССР трофейного оборудования, обнаруженного в лаборатории, находившейся на территории владения одного из богатейших людей Германии. Параллельно с трофейным оборудованием к отправке в СССР подлежали художественные и материальные ценности, в изобилии находившиеся во владении магната. Часть из них действительно была отправлена в Москву и сейчас находится в экспозициях и запасниках музеев. Однако целый ряд художественных ценностей до Москвы не доехал. Эти самые ценности считаются затерявшимися при пересылке. К сожалению, в списке не доехавших картин значатся две, принадлежащие европейским художникам первого ряда. Немецкая сторона уже несколько раз запрашивала информацию о местонахождении картин, но ответить немцам нечего: картины исчезли. Вести поиски картин очень тяжело: во-первых, столько лет прошло, а во-вторых, желающих делиться информацией в среде потенциальных владельцев картин как-то не нашлось. В связи с этим любые сведения о том, что происходило в далеком сорок пятом в Германии и здесь, в Москве, после войны, могут представлять интерес. Кто-то ведь написал донос на Реймана. Почему только на него? Что он видел? Чему стал свидетелем?