Николай Мальцев - Легенда о золотом кирпиче

– Все, товарищ командир! – радостно доложил запыхавшийся красноармеец. – Иконы все! Может быть, за одно, еще какой мусор спалим?

Боец был белобрыс и румян, в застиранной добела гимнастерке, с большими ушами и блестящим рядом крепких ровных зубов. На лице его сияла праздничная улыбка, в глазах плясали озорные чертята. Вот он, гражданин нового мира! Мира свободы, равенства, братства! Мира всеобщего счастья. Уж он-то при коммунизме наверняка поживет. А может быть, и ему, Ивану Краснову, такое выпадет счастье. Не зря же с германской войны сапогов не снимал! Ну, теперь не много осталось. Вон как новая жизнь наступает! Мелочи разные вредные, вроде таких вот монастырей, прибежища контры, за пару лет уничтожим. И станут люди свободны – никакой Бог не указ!

– Отставить, – негромко сказал командир. Без особой нужды он старался голос не повышать. Так получалось значительней. Да и знал он, что люди, стараясь услышать негромкую речь, сами заткнутся и напрягут все внимание. А крикунов все равно глоткой не пересилишь. На это есть револьвер. Пальнул в белый свет – вот тебе и вниманье, и уваженье, и пусть попробуют опять заорать!

– Отставить… Ты как ребенок, Трофим. Тебе бы только у огня поплясать. А после нас товарищи придут мастерские основывать, им чем топиться прикажешь? Из лесу дрова еще тащить нужно, а тут они под рукой. Вперед смотреть надо, товарищ!

– Дак… А тогда… – Трофим мялся, никак не решаясь спросить. Командир поощрительно кивнул головой – рожай, мол! – и тот выпалил наконец: – А чего ж мы тогда этот костер-то пожгли? Тоже дрова!

Краснов внутренне вздохнул с облегчением. Вопрос был нормальный, на него ответить не составляло труда. А то этот придурок Трофим иногда такое откалывал… Его куриным мозгам каждый начальник казался всезнающим, и порою он загонял командира просто в тупик. Чтобы не опозориться в глазах подчиненных, приходилось идти на такие хитрости и такое вранье, что у самого просто дух заходился. А как же иначе? Хорошо, весь отряд не намного умнее Трофимки. Однако Краснову часто казалось, что боец Цыкунов при его ответах частенько прячет улыбку. Грамотный, сволочь, книгочей городской… Надо от него при удобном случае избавляться. Да и от Трофима бы тоже. Не понимает, вахлак деревенский, о чем спрашивать можно, а о чем полезней молчать.

– Тоже дрова, говоришь? – командир прищурился, вынул цигарку. Тут же с горящею головней подскочил Мишаня, дал прикурить. Вот Мишаня – умница! Лишнего не сболтнет, всегда под рукой, расторопен. Видно, что умен, не глупей Цыкунова, однако же за спиной не хихикает. Далеко пойдет парень! Вот вернемся, надо отметить перед начальством.

– Дрова, да не те, – бойцы, услыхав разговор, подтянулись поближе, сгрудились рядом, заслонясь рукавами от жара костра. – Эти иконы, товарищи – идейно вредная вещь! Веками они человеку на душу давили, диктовали, как жить и что делать. На них слез и крови не меньше, чем на Деникине! А простой человек, вот те же сосновские, вреда их понять не хотят. Видали толпу вчера возле церкви? Кто нам «ура» закричал? Кто помог? Одни активисты, а их на все село пять человек. Да эти темные люди мигом всю церковную утварь по подпольям растащат, схоронят в клетях, а может, кое-что схоронили уже. Не хотят они на свободу. Любят свое ярмо. И наша задача их на свободу эту хоть волоком, но вести. И сметать на пути все, что свободе, равенству, братству мешает. Вот хоть эти иконы… А ты говоришь, те же дрова!

Бойцы рассмеялись, кто-то по-дружески пихнул Трофима под зад. Краснов оглянулся на Цыкунова. Тот улыбался вместе со всеми, но улыбка была какая-то грустная.

– Андрюха, привет! Сколько лет, сколько зим! Здравствуйте, баба Вера!

По сеням прогремели шаги, и в дом ввалились Толька и Мишка – закадычные друзья ушедшего детства. Андрей вскочил и кинулся обниматься, а Вера Ивановна живо выставила на стол еще две тарелки.

Если б Андрей встретил ребят просто на улице, он их бы, наверное, не узнал. За минувшие годы друзья, как и он сам, здорово изменились. Толян, и раньше довольно рослый, вытянулся еще. Лишний жирок, по поводу которого в детстве он сильно комплексовал, куда-то исчез. Теперь это был спортивного вида мускулистый мужчина, коротко стриженый, с внимательным взглядом.

– Да, – подумал Андрей, – важный доктор вышел из Толика. Таких больные должны уважать и любить, старушки особенно.

Мишка ростом и статью остался прежний – жилистый, худой, невысокий. В детстве его дразнили «мальцом», он здорово обижался, лез в драку. Но так мальцом и остался. Только лицо стало другое. Какое-то строгое, сосредоточенное, несколько отрешенное. Словно думал он постоянно о чем-то своем. Сейчас на губах его играла застенчивая улыбка, а глаза оставались растерянны и печальны.