Морис Леблан: Приключения Арсена Люпена

— Как, однако, жаль, что нельзя быть честным человеком.

Вот так одним зимним вечером Арсен Люпен поведал мне историю своего ареста. Благодаря случайным обстоятельствам, о которых я расскажу позднее, между нами установилась некая связь, а возможно, я даже позволю себе сказать — дружба? Да, я осмеливаюсь верить в то, что Арсен Люпен удостоил меня своим дружеским расположением и что именно из дружеских чувств он иногда заглядывает ко мне без предупреждения, привнося в тишину моего кабинета свой молодой задор, отзвуки полной приключений жизни, тонкий юмор, присущий тем, кому судьба дарует лишь милости и улыбки.

Как он выглядит? Но как я могу описать его? Я видел его не меньше двух десятков раз, но всякий раз предо мной представал совершенно иной человек… или тот же самый, но отраженный в двух десятках разных зеркал, каждое из которых воспроизводит искаженный образ: совсем другие глаза, другая осанка, другие жесты, другой силуэт, другой характер.

— Да я и сам, — как-то сказал он мне, — уже не знаю, каков я на самом деле. Я больше не узнаю себя в зеркале.

Это звучит нелепо и парадоксально, но справедливо по отношению к тем, кто встречал его и не принимал во внимание тот огромный арсенал, которым он располагает, его терпение, умение гримироваться, невероятную способность к полному перевоплощению, вплоть до изменения черт лица и его симметрии.

— Почему же, — добавлял он, — я должен иметь какую-то неизменную внешность? К чему подвергаться опасности и выглядеть всегда одинаково? Меня определяют мои поступки.

А затем не без гордости уточнял:

— Тем лучше, если никто никогда не может с уверенностью утверждать: вот Арсен Люпен. Главное, чтобы могли безошибочно заявить: это совершил Арсен Люпен.

Я попытался воскресить здесь некоторые его поступки и приключения, которыми он любезно и чистосердечно делился со мной зимними вечерами в тиши моего кабинета…

Нет туриста, достойного этого звания, кому не знакомы берега Сены, а когда он путешествует по ним — от развалин Жюмьежа [3] Жюмьеж — аббатство Святого Петра, было основано в 654 г. вблизи нормандского селения Жюмьеж. В ходе Великой французской революции аббатство было национализировано, а позже разрушено. к развалинам Сен-Вандрий [4] Сен-Вандрий — бенедиктинский монастырь, основанный в VII в., строился постепенно в течение XIII–XVII вв. , — то не может обойти вниманием странный маленький средневековый замок Малаки́ [5] Малаки — замок в Нормандии, построен в IX в., разрушен в XVIII в. Гравюр с видами замка не сохранилось, Морис Леблан реконструировал его в своем воображении. , гордо высящийся на утесе посреди реки. Арка моста соединяет его с дорогой. Основание темных башен сливается с гранитной опорой — огромной глыбой, отделившейся от неведомо какой горы и брошенной сюда чудовищным содроганием земли. Тихие воды великой реки, окружающей замок, плещутся среди камышей, а на мокрых, острых камнях трепещут трясогузки.

История замка Малаки столь же зловеща, как и звучание его имени [6] Malaquis (фр.) звучит так же, как сочетание «mal acquis» — завоеванный нечестным путем, неправедно добытый. , столь же причудлива, как его очертания. Ее знаменуют лишь сражения, осады, штурмы, разграбления и побоища. По вечерам местные жители, содрогаясь от ужаса, воскрешают в памяти совершенные здесь чудовищные злодеяния. Пересказывают таинственные легенды. Упоминают знаменитый подземный ход, который вел прямо к аббатству Жюмьеж и к поместью Аньес Сорель, возлюбленной Карла VII [7] Карл VII (1403–1461) — французский король (с 1422 г.) из династии Валуа. (Примеч. ред.) .

В этом старинном прибежище героев и разбойников ныне обитает барон Натан Каорн, барон Сатана, как до недавнего времени величали его на бирже, где он подозрительно быстро разбогател. Чтобы не умереть с голоду, разорившиеся сеньоры Малаки были вынуждены продать ему жилище своих предков. Барон разместил в нем свои великолепные коллекции мебели и картин, фарфора и деревянной скульптуры. В замке он жил один с тремя слугами. Никто никогда не бывал там. Никому еще не довелось созерцать среди старинного убранства залов принадлежавшие барону три полотна Рубенса, две картины Ватто, кафедру работы Жана Гужона и множество других сокровищ, отвоеванных у богатейших завсегдатаев аукционов с помощью банковых билетов.

Барон Сатана жил в страхе. Он боялся не за себя, а за свое драгоценное собрание, которое приумножал с такой упорной страстью и проницательностью любителя, что даже самые прожженные торговцы не могли похвастаться, что им удалось провести его. Он любил свои безделушки. Неистово, как скупец; ревностно, как любовник.