Гарри Кемельман - Конец игры

© Е. Лобкова, вступление, перевод на русский язык, 2020

Была пятница, а вечер пятницы я обычно провожу за игрой в шахматы с Ники. Эта традиция зародилась, когда я устроился на юридический факультет университета, и не пресеклась даже после того, как я бросил преподавание и стал окружным прокурором. Обычно мы играли по три партии, и я как раз объявил мат в три хода, рассчитывая победить в решающей игре.

Ники сдвинул густые седые брови, внимательно изучая тот угол доски, на котором была сосредоточена моя атака. И коротко кивнул, признавая свое поражение. Я предположил:

— Вы могли бы предотвратить мат, если бы заранее продвинули пешку.

— Возможно, — ответил Ники, насмешливо глядя на меня маленькими голубыми глазами, — но это только затянуло бы игру, а позиция стала мне надоедать.

Я собирался возразить, что, как правило, позиция начинает ему надоедать, когда он близок к проигрышу, но тут позвонили в дверь, и я пошел открывать. Такое ощущение, что всякий раз, когда мне представляется случай дать Ники достойный ответ, обязательно что-нибудь да помешает.

Пришел полковник Эдвардс из военной разведки, с которым мы вместе расследовали смерть профессора Макналти. Вернее будет сказать, что мы расследовали одно и то же дело, но порознь, поскольку с самого начала нашему сотрудничеству мешало плохо скрываемое соперничество, и каждый шел своим путем, сосредоточившись на той версии, которую считал наиболее перспективной. Да, мы договорились встречаться каждое утро в моем кабинете и обсуждать, каких успехов нам удалось достичь, но было очевидно, что каждый хотел не просто раскрыть дело, а раскрыть его первым. Поскольку этим утром я уже виделся с полковником, а новая встреча была назначена на завтра, его появление меня озадачило.

Полковнику было чуть за тридцать; он был еще молод, а для погон с орлами, по-моему, даже слишком молод. Невысокий, коренастый, он вышагивал с важностью, которая, впрочем, присуща людям с таким телосложением и вовсе не всегда обозначает заносчивость. Наверное, это был достойный человек и знаток своего дела, но я не питал к нему теплых чувств; мы познакомились два дня назад, и он мне сразу не понравился. Во-первых, он сразу потребовал предоставить ему руководство расследованием на том основании, что профессор Макналти работал на армию; во-вторых, его надменность была просто невыносима. Будучи на полголовы ниже, он как-то умудрялся смотреть на меня сверху вниз.

— Я проходил мимо и увидел свет в вашем окне, — объяснил Эдвардс.

Я кивнул.

— Мне вздумалось обсудить с вами кое-что и попросить совета.

Такова была его обычная манера. Меня она раздражала, поскольку я никогда не мог понять, что скрывалось за этой почтительностью: то ли искреннее проявление любезности, то ли издевка. Во всяком случае, я не спешил принимать его слова за чистую монету.

Я опять кивнул и провел полковника в кабинет, где Ники убирал обратно в коробку шахматные фигуры. Я представил их друг другу и, когда все уселись, Эдвардс спросил:

— Вы не обнаружили ничего важного после нашей утренней встречи?

Я мельком подумал, что обычно первыми подают хозяева поля, но сказать об этом значило бы открыто продемонстрировать нашу взаимную неприязнь.

— Ну, мы поймали Троубриджа, — ответил я. — Мы нашли его в Бостоне и привезли сюда.

— Быстро работаете, — покровительственно заметил полковник, — но боюсь, что вы идете по ложному следу.

Мне следовало лишь пожать плечами в ответ, но я был уверен в своей правоте и спокойно сказал:

— За несколько часов до того, как Макналти застрелили, Троубридж с ним поссорился. Макналти не зачел ему курс физики, потому что Троубридж вовремя не выполнил заданные на семестр лабораторные работы. Троубридж пришел к профессору и стал оправдываться, что растянул запястье и не может писать. Макналти в тот день был раздражен и мрачен. Он никогда не был приятным человеком, но во время этой встречи повел себя и вовсе отвратительно. Я знаю это от его секретарши. Она сидела прямо за дверью кабинета Макналти и слышала почти весь разговор. По ее словам, Макналти прямо заявил, что Троубридж преувеличивает тяжесть травмы, и более того — возможно, и из армии его комиссовали благодаря такому же трюку. В скобках могу заметить, что я проверил послужной список Троубриджа — он оказался безупречен. Троубридж был уволен из армии после двух ранений, полученных в бою. Конечно, он не смолчал, когда Макналти стал над ним глумиться. Они поссорились, и секретарша слышала, как юноша кричит: “Пристрелить вас мало!”