Найо Марш: Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность [сборник: 20, 21]

Тут вдруг владелец газеты заерзал на сиденье. А потом резко обернулся, заставив мисс Эббот отпрянуть и рассеянно уставиться на багажную полку, где она тут же углядела его чемодан с болтающейся биркой: «Ф. Мэрримен, пассажир, пароход „Мыс Фаруэлл“». У нее возникло малоприятное ощущение, что мистер Мэрримен понял: она заглядывала ему через плечо и читала газету. И тут она не ошиблась.

Мистер Филипп Мэрримен в свои пятьдесят был закоренелым холостяком. Он работал учителем, преподавал английский в одной из наименее привилегированных маленьких средних школ. Внешность его была обманчива, хотя и совпадала с общепринятым мнением о том, как должен выглядеть типичный школьный учитель. Он имел привычку глядеть поверх очков на своих подопечных и ерошить волосы при виде столь удручающе знакомой картины. Стороннему наблюдателю мистер Мэрримен мог показаться эдаким ботаником, осколком прошлого. Но никто никогда бы не догадался, что в душе этого человека порой бушуют бурные страсти.

Он обожал читать о преступлениях, причем не только детективные романы, но и документальные материалы. Покупал «Геральд Трибьюн» и не упускал случая прочесть материалы о Цветочном Убийце — так газетчики называли преступника, личность которого никак не удавалось установить. Мистер Мэрримен осуждал журналистов и придерживался самого низкого мнения о методах работы полиции, однако сама эта история его очень заворожила. Он читал статью неспешно и методично, морщился при виде стилистических погрешностей и был крайне недоволен подглядыванием мисс Эббот. «Мерзкая мошенница! — такое прозвище тут же придумал мистер Мэрримен для этой девушки. — Чума на твой дом! Во имя Всевышнего, ну неужели так трудно было купить себе собственную газету?»

И вот он открыл «Геральд Трибьюн» на странице 6, предварительно надежно укрыв от любопытных глаз мисс Эббот, по возможности быстро прочел две колонки, затем сложил газету, встал и с поклоном протянул ей.

— Мадам, — сказал мистер Мэрримен, — возьмите, пожалуйста. Ибо, несомненно, вы, как и я, предпочитаете именно этот вид литературы.

Лицо мисс Эббот залилось густой краской. И она отозвалась глухо:

— Благодарю вас. Но вечерние газеты меня не интересуют.

— Возможно, вы уже прочли этот номер?

— Нет, — громче ответила мисс Эббот. — Не читала, даже более того — не имею ни малейшего желания. Так что еще раз спасибо.

Отец Чарльз Джордан, брезгливо морщась, пробормотал на ухо своему спутнику, тоже священнику:

— Семена раздора! Вот они, семена раздора! — Священнослужители занимали места напротив, и этот инцидент не укрылся от их внимания.

— От души надеюсь, — проговорил его собрат по вере, — что вы найдете там кого-то близкого вам по духу.

— По моему опыту, таковые всегда находились.

— Да, вы у нас путешественник опытный, — удрученно вздохнул его собеседник.

— Вам очень хотелось занять это место, отец? Вы уж не обижайтесь, просто любопытно.

— Нет, нет, какие тут могут быть обиды. К тому же в Дурбане ответственность у меня небольшая. Отец настоятель, как всегда, сделал очень мудрый выбор.

— А вы, надеюсь, рады, что едете?

Отец Джордан замялся на секунду-другую, затем ответил:

— О да, да, конечно. Я рад, что еду.

— Думаю, там будет интересно. Эта община в Африке…

И далее они принялись обсуждать тонкости англо-католической службы.

Миссис Кадди, невольно подслушавшая их, поморщилась. От этой парочки так и несло католицизмом.

Только одна из пассажирок, ехавших в автобусе, не обращала ни малейшего внимания на своих спутников. Она сидела на переднем сиденье, глубоко засунув руки в карманы пальто из верблюжьей шерсти. На голове у нее красовалась черная шапочка-феска, шея искусно обмотана черным шарфом, талию стягивал широкий черный пояс. Пассажирка была так хороша собой, что ее красоту не смогли испортить даже недавно пролитые слезы. Теперь она не плакала. Сидела, уткнувшись подбородком в шарф, и хмуро смотрела в спину водителю. Звали ее Джемайма Кармишель. Ей было двадцать три года, и она страдала от неразделенной любви.

Автобус поднялся на Лудгейт-Хилл [3] Холм в Лондоне, гора у ворот в Сити, которую некогда облюбовали римские завоеватели. . Судовой врач Тимоти Мэйкпис оторвался от своего фолианта и всем телом подался вперед в надежде бросить последний прощальный взгляд на собор Святого Павла. Тот величественно возвышался на фоне ночного неба. И Тимоти при виде него испытал ощущение, которое сам бы приписал — и наверняка правильно — к повреждению нервного узла. Однако обыватели почему-то предпочитали называть это замиранием сердца. Должно быть, подумал он, это оттого, что он покидает Лондон. Но затем он вдруг обнаружил, что смотрит не на купол собора святого Петра, а прямо в глаза девушки на переднем сиденье. В этот момент она тоже повернулась и взглянула из окошка автобуса вверх.