Мачей Сломчинский - «Мертвая голова»

Цирил Бедфорд не отвечал. Он подошел к экрану и в молчании стал наблюдать за большим жуком, который нервно бегал по полотну. Потом смахнул с экрана всех насекомых.

Гордон тоже подошел ближе и посмотрел на часы.

— Полвторого... Пора заканчивать. Мне бы хотелось, чтобы ты зашел к Реуту и попросил его сделать последнюю проверку текста не к семи, а к шести. И скажи ему, что ты тоже будешь и принесешь весь комплект иллюстраций.

Цирил кивнул:

— Хорошо. — Он посмотрел на дом. — Наши жены уже спят. У Юдиты свет погас несколько минут тому назад. Зато Роберт работает...

— Это хорошо... — Гордон посмотрел на окна второго этажа. Только в одном из них горела лампа за неплотно задвинутыми шторами. — Сильвия тоже, судя по всему, спит. Свет у нее после одиннадцати не зажигался.

Но оба они ошибались. Ни Юдита Бедфорд, жена его брата, ни Сильвия Бедфорд, его собственная супруга, не спали в эту минуту, хотя свет в их комнатах давно погас.

Юдита Бедфорд лежала навзничь в своей постели. Глаза ее были широко открыты. Она неподвижным взглядом смотрела в потолок. Худые руки она закинула за голову, а губы ее едва заметно шевелились, как будто Юдита вела разговор с кем-то невидимым. Выражение ее глаз свидетельствовало о том, что она ненавидит своего невидимого собеседника. В бледном свете звезд Юдита была похожа на мертвую монашенку со строгими чертами лица, узким орлиным носом и гладко зачесанными назад волосами. Ее высокий лоб разрезали морщины, которые жизнь раньше времени провела по нему. У Юдиты Бедфорд было лицо человека, охваченного отчаяньем. Но внимательный собеседник мог заметить, что на дне этого отчаяния кроется ненависть к чему-то или к кому-то, с кем проводила она свой бесшумный диалог.

Сильвия Бедфорд тоже не спала. Она лежала навзничь в своей комнате и широко открытыми глазами смотрела в потолок. Руки ее были закинуты за голову. И хотя она находилась в комнате иначе обставленной, чем комната Юдиты, и она была молодой, красивой и высокой, а Юдита непривлекательной, маленькой и преждевременно постаревшей, обе они, не подозревая об этом, были в этот момент очень похожи друг на друга. Губы Сильвии бесшумно двигались, а в глазах ее были те же отчаяние и ненависть, что и в глазах ее невестки.

— Так... — сказала Сильвия шепотом. — Только так... Она вдруг села на постели и, не включая лампу, взяла шаль. Потом сунула ноги в мягкие тапочки и встала. Идя к двери, она набросила шаль. Встряхнула головой. Темные, длинные волосы рассыпались по спине. Сильвия взялась за ручку, постояла неподвижно, потом с внезапной решимостью открыла дверь и вышла из комнаты.

В доме была еще третья женщина. Она стояла рядом с кроватью в своей маленькой, расположенной рядом с кухней комнате и смотрела в темный сад. У нее тоже было темно. Она не хотела, чтобы знали, что она еще не спит. Лампа, скрытая за белым экраном, находилась в нескольких десятках шагов от нее, на противоположной стороне клумбы, и поэтому женщина едва различала силуэты двух мужчин около нее. Она долго смотрела на них, потом вздохнула и легла в постель. Она была молода, симпатична и хорошо сложена. Она лежала некоторое время с широко открытыми глазами, стараясь думать о том, что ей предстоит сделать завтра на кухне. Повариха уехала к больному сыну, и Агнесс Уайт, которая была горничной в доме Бедфордов, должна была заменить ее в этот уик-энд. Но одновременно она думала о своем женихе, который находился далеко, и о мужчине, который находился поблизости. Она вздохнула еще раз и закрыла глаза. Что-то, наконец, должно было произойти, и очень скоро. Нелегко быть красивой, молодой девушкой и долго жить в одиночестве... Агнесс сжала губы. Скоро все должно решиться. Она открыла глаза и стала размышлять. Нужно было решиться. Иначе... Нет, другого выхода не было. То, о чем она думала в течение последних дней, должно произойти, не-зависимо от того, насколько трудным было это решение.

Агнесс вытерла слезы, появившиеся на глазах. Она была глубоко несчастлива, но полна решимости. Недаром в жилах у нее текла кровь десятков поколений шотландских горцев. Внезапно ей вспомнилась маленькая деревушка, где она появилась на свет и где она жила первые семнадцать лет. Она уехала оттуда три года тому назад. Снова закрыв глаза, она попыталась уснуть, считая овец. Но овцы паслись на скалистом, так хорошо знакомом ей, покрытом пучками травы склоне. Сон не приходил.

— Господи, Боже мой! — прошептала она. — Я самая плохая из всех девушек на свете. Но ведь ты, Господи, понимаешь меня. Это люди меня не понимают...