Александр Цеханович - Русский Рокамболь

Бледные лучи месяца падали на лицо старика, оттеняли его горбатый нос и серебрились в белой бороде. Андрюшка хотел отскочить от окна, но не мог двинуть ни одним мускулом.

Так бывает во сне, когда видишь чудовищный кошмар.

Вот все вошли в тень, отбрасываемую стеной, и скрылись в подъезде.

Один скачок из окна — и он свободен.

«Но что с ней?» — мелькнуло у него в голове, и совершенно нечаянно он задел ставень рукой.

Стекло звякнуло, и взоры тех, которые еще не успели войти в подъезд, устремились на него. Толпа как бы оцепенела. Он, тоже оцепенев, глядел на нее.

Но вот раздался шум, несколько человек отделились, кто-то бросился к окну, и одновременно с треском вылетела входная дверь. Андрюшка отскочил в угол и инстинктивно, по старой привычке, опустил руку в карман, где лежал револьвер.

В голове его вертелся вопрос: «Если эти люди здесь, то где же она? Что с ней?!»

Больше ни о чем он не думал.

И Павел, с револьвером в руке, первый вошедший в комнату, где он прижался к углу, и Терентьев, что-то кричащий толпе, — все было так нелепо, почти смешно.

«Где она? Что с нею?» — задавал он себе вопрос.

И вдруг он услыхал слова неистовствующего старика:

— Ага!.. Негодяй, убийца… Ты научил ее обокрасть меня… и довел до сумасшествия… Она сошла с ума, злодей! Знай это… Вяжите его!.. Дайте мне пистолет!..

Дальше Андрюшка не хотел ничего ни видеть, ни слышать… Он все понял: она не сумела украсть и лишилась рассудка. Он улыбнулся, поднес дуло к виску, выстрелил и как сноп упал около печки.

При трупе Андрюшки найдены были очень интересные бумаги.

Из содержания их выяснилось в полной подробности его главенство над составляющейся шайкой, а также место сборищ и имена соучастников.

Кроме этого, найдена была целая пачка печатных циркуляров, заключавших в себе требование денег, сопровождающееся угрозами.

Ровно в полночь в портерную близ «Паутинника» вошел человек в грязном и оборванном платье мастерового. Он был слегка пьян.

Грузно опустившись на стул, он потребовал кружку пива и юмористический журнал.

Это был не кто иной, как Кустарников.

Его задачею теперь было захватить сборище «Паутинника» в полном его составе.

Все было тщательно подготовлено, и агенты размещены были в соседних домах и торговых заведениях.

Из совершенно черного неба накрапывал мелкий дождь.

Иногда брызги его подхватывал порыв ветра и с силою бросал в лицо прохожих, в окна и стекла фонарей, пламя которых вздрагивало, как в лихорадке.

В «Паутиннике» было темно, только из щели комнаты Калиныча прорывалась тонкая полоска света.

Там за столом, уставленным самоваром, кофейником и чашками, восседал он, супруга его и Лепешкин.

Толстая женщина, по обыкновению, с идиотской методичностью прихлебывала дымящуюся черную влагу, непостижимо ловко держа полное блюдечко неуклюжими мясистыми пальцами.

Лепешкин и Калиныч беседовали.

— Да, его дела, кажется, пошатнулись, — говорил первый, очевидно продолжая давно начатый разговор. — Вчера я оставил его ожидающим свою дульцинею, которая должна была ему принести деньги… Не знаю, принесла ли… Но если не принесла, то дело плохо. У него нет ни гроша. А на сегодняшнем собрании надо раздавать жалованье…

— Извернется как-нибудь, — флегматически отвечал Калиныч, — этот малый не такой, чтобы не извернуться, я уж его порядочно давно знаю…

— Конечно, он человек деловой, — отвечал Лепешкин, — но у всякого дельца есть своя счастливая звезда, без которой он ничего не может поделать…

— Это точно…

— Вот я и боюсь, не погасла ли уж звезда его…

— А вот увидим… Посмотри-ка, как будто кто-то в двери постучался?

Лепешкин встал и вышел в темную залу. Там он долго прислушивался и, убедившись, что никто не стучит, вернулся назад.

— Нет, никого нет, — сказал он, садясь на стул и протягивая руку к стакану с пивом, но в это время стук раздался в противоположном конце залы, там, где была потайная дверь и ход, ведущий на соседний пустырь, прежде бывший барским садом. Еще и теперь там сохранились следы аллеек и широкие пни давно срубленных гигантов.

Калиныч и Лепешкин несколько секунд глядели друг на друга испуганными глазами.

— Постой-ка, — сказал Лепешкин, — я погляжу, что это значит…

И, сказав это, он углубился в тьму залы, в ту сторону, где был потайной ход.

Калиныч слышал, как щелкнула секретная пружинка, как вслед за тем скрипнула ржавая петля двери, и вдруг… Вся кровь застыла в его жилах. Своды «Паутинника» огласил отчаянный крик Лепешкина и шум уже молчаливой, но упорной борьбы.