— О! Их посыпают сыром, или мелко нарезанным луком, или подают с белым соусом…
— Нет-нет, вы ошибаетесь. Моя идея заключается в том, что можно улучшить вкус самих кабачков. Им можно придать, — он прищурил глаза, — букет…
— Господи боже, послушайте, это же не кларет. — Слово «букет» напомнило доктору Бёртону о стоящем рядом бокале, и он сделал глоток, наслаждаясь вкусом. — Очень хорошее вино. Очень качественное. Да. — Он одобрительно кивнул. — А эти кабачки — вы же не серьезно? Вы не хотите сказать, — он заговорил с подлинным ужасом, — что сами будете наклоняться, — его руки легли на его собственный пухлый живот с ужасом и сочувствием, — наклоняться и вилами разбрасывать навоз на эти штуки, и подкармливать их прядями шерсти, смоченной в воде, и все остальное в этом роде?
— По-видимому, — заметил Пуаро, — вы хорошо знакомы с выращиванием кабачков?
— Видел садовников, которые этим занимались, когда жил в деревне. Но, серьезно, Пуаро, что за хобби! Сравните его с… — тут его голос превратился в восхищенное мурлыкание, — креслом перед камином, где горят дрова, в длинной комнате с низким потолком, с книгами по стенам, — это должна непременно быть длинная комната, не квадратная. Книги по всем стенам. Бокал портвейна, открытая книга в руке… Время катится назад, когда вы читаете… — Далее последовала звучная цитата по-гречески, а за нею — перевод: — «…Кормчий уменьем своим // По виноцветному морю ведет корабль, ветру наперекор…» Разумеется, невозможно передать полностью дух оригинала.
В этот момент, охваченный энтузиазмом, он забыл о Пуаро. А тот, наблюдая за ним, внезапно ощутил сомнение, некоторую неловкость. Есть ли нечто такое, что он упустил? Некое богатство духа? Его постепенно охватила печаль. Да, ему следовало познакомиться с античной литературой… Давно… Теперь, увы, уже слишком поздно…
Доктор Бёртон прервал его меланхоличные размышления:
— Вы хотите сказать, что всерьез думаете отойти от дел?
— Да.
Его собеседник хихикнул:
— Вы этого не сделаете!
— Но я уверяю вас…
— Вы не сможете этого сделать, приятель. Вы слишком увлечены своей работой.
— Нет, действительно, я уже обо всем договорился. Еще несколько дел — особых, специально отобранных дел, не тех, вы понимаете, которые сами подворачиваются, — только те проблемы, которые привлекают лично меня.
Доктор Бёртон усмехнулся:
— Так оно и бывает. Всего одно-два дела, всего еще одно дело… и так далее. Прощальная гастроль примадонны — так будет и с вами, Пуаро!
Он рассмеялся и медленно встал: дружелюбный, седовласый гном.
— Подвиги Геракла не для вас, — сказал ученый. — Для вас — подвиги любви. Вы увидите, прав ли я. Держу пари, что через двенадцать месяцев вы все еще будете здесь, а кабачки, — он содрогнулся, — по-прежнему останутся кабачками.
Доктор Бёртон покинул хозяина дома, оставив его в скупо обставленной прямоугольной комнате.
Он покидает эти страницы и больше не вернется. Нас интересует только то, что он оставил после себя, а оставил он Идею.
Ибо после его ухода Эркюль Пуаро снова медленно сел, как человек во сне, и прошептал:
— Подвиги Геракла… Да, это идея…
На следующий день Пуаро можно было увидеть листающим большой том в телячьей коже и другие, более тонкие книги. Иногда он быстро заглядывал в различные листы бумаги с напечатанным на машинке текстом.
Его секретарша, мисс Лемон, получила задание собрать сведения о Геракле и представить их ему. Без всякого интереса (она не принадлежала к тем людям, которые задают вопрос «зачем?»), но весьма эффективно мисс Лемон выполнила задание.
Эркюль Пуаро с головой погрузился в сбивающее с толку море античных мифов, проявляя особый интерес к «Гераклу, прославленному герою, который после смерти занял место среди богов, и ему оказывали божественные почести».
Вначале все шло хорошо, но постепенно он погружался все глубже. В течение двух часов Пуаро прилежно читал, делал пометки, хмурился, сверялся со своими листочками и с другими справочниками. В конце концов он откинулся на спинку кресла и покачал головой. Настроение предыдущего вечера исчезло. Что за люди!
Возьмем этого Геракла — этого героя… Герой, в самом деле! Кем он был, как не крупным мускулистым существом с низким интеллектом и преступными наклонностями? Геракл напомнил Пуаро некоего Адольфа Дюрана, мясника, которого судили в Лионе в 1895 году, — тот был силен как бык и убил нескольких детей. Защита настаивала на эпилепсии (которой он, несомненно, страдал, хотя в тяжелой форме или в легкой — это было предметом обсуждения в течение нескольких дней). Этот древний Геракл, вероятно, страдал ею в тяжелой форме. Нет, покачал головой Пуаро, если древние греки так представляли себе героя, то по современным меркам это никуда не годится. Весь этот античный пантеон его шокировал. Эти боги и богини… по-видимому, у них было много разных имен, как у современного преступника. Действительно, они казались определенно преступными типами. Пьянство, дебоши, кровосмешение, насилие, грабежи, убийства и кляузы — достаточно, чтобы у следственных и судебных органов постоянно была работа. Никакой нормальной семейной жизни. Никакого порядка, никакого метода. Даже в их преступлениях — ни порядка, ни метода!
Читать дальше