Агата Кристи: Лернейская гидра

Эркюль Пуаро ободряюще смотрел на сидящего напротив человека.

Доктору Чарльзу Олдфилду было лет сорок. Его волосы слегка поседели на висках, голубые глаза выражали тревогу. Он немного сутулился и держался слегка неуверенно. Более того, казалось, ему трудно перейти к делу.

— Я пришел к вам, месье Пуаро, — наконец сказал доктор, слегка заикаясь, — с довольно странной просьбой. И теперь, когда я уже здесь, мне страшно и хочется все отменить. Потому что, как я теперь хорошо понимаю, никто ничего не сможет с этим поделать.

— Об этом вы должны предоставить судить мне.

— Не знаю, почему я подумал, что, возможно… — тихо начал Олдфилд и умолк.

— … Что я, возможно, сумею вам помочь? — закончил за него Пуаро. — Eh bien , возможно, сумею. Расскажите мне о вашей проблеме.

Олдфилд выпрямился. Теперь сыщик заметил, какой у него изможденный вид.

— Понимаете, нечего даже думать обращаться в полицию, — произнес доктор, и в его голосе звучала безнадежность. — Они ничего не смогут сделать. И все же — с каждым днем становится все хуже. Я… я не знаю, что делать.

— Что становится хуже?

— Слухи… О, это очень просто, месье Пуаро. Чуть больше года назад умерла моя жена. Несколько лет она была инвалидом. Они говорят, все говорят, что я ее убил , что я ее отравил.

— Ага, — сказал Эркюль Пуаро. — А вы ее отравили?

— Месье Пуаро! — Доктор Олдфилд вскочил на ноги.

— Успокойтесь, — произнес сыщик. — И сядьте. Тогда будем считать, что вы не убивали свою жену. Но ваша практика, как я представляю себе, находится в сельском районе…

— Да. Маркет-Лофборо, в Беркшире. Я всегда понимал, что это такой городок, где люди много сплетничают, но мне и в голову прийти не могло, что до такого дойдет. — Он чуть подвинул стул вперед. — Месье Пуаро, вы не можете себе представить, через что я прошел. Сначала я не понимал, что происходит. Я заметил, что люди ведут себя менее дружелюбно, что стараются избегать меня, но я списывал это на… мою недавнюю тяжелую утрату. Потом все стало более заметным. Даже на улице люди переходили на другую сторону, чтобы избежать разговора со мной. Моя практика сходит на нет. Куда бы ни шел, я слышу, как люди понижают голос, следят за мной недружелюбными глазами, а злобные языки шепотком льют яд. Я получил пару писем, мерзких писем…

Он сделал паузу, а потом продолжил:

— И… и я не знаю, что с этим делать . Я не знаю, как бороться с этой… с этой мерзкой сетью лжи и подозрений. Как можно опровергнуть то, что никогда не говорится прямо в лицо? Я бессилен, я в ловушке, и меня медленно и методично уничтожают.

Пуаро задумчиво покачал головой.

— Да. Слух — это действительно девятиглавая лернейская гидра, которую невозможно уничтожить, потому что, как только ей отрубят одну голову, на ее месте вырастают две других.

— Вот именно, — сказал доктор Олдфилд. — Я ничего не могу поделать, ничего! Я пришел к вам как к последнему средству спасения, но не верю, что даже вы сможете что-то сделать.

Эркюль Пуаро пару минут молчал. Потом сказал:

— Я в этом не так уверен. Ваша проблема заинтересовала меня, доктор Олдфилд. Я хотел бы попробовать уничтожить это многоголовое чудовище. Прежде всего расскажите мне чуть больше о тех обстоятельствах, которые стали причиной этих злобных сплетен. Ваша жена умерла, вы сказали, чуть больше года назад. Какова была причина смерти?

— Язва желудка.

— Вскрытие проводили?

— Нет. Она болела довольно длительное время.

Пуаро кивнул:

— А симптомы воспаления желудка и отравления мышьяком очень похожи — сегодня это всем известно. За последние десять лет было по крайней мере четыре сенсационных дела об убийстве, в каждом из которых жертву похоронили, ничего не заподозрив, и было выдано свидетельство о гастрите. Ваша жена была старше или моложе вас?

— Она была на пять лет старше.

— Как долго вы были женаты?

— Пятнадцать лет.

— Она оставила какую-нибудь собственность?

— Да. Жена была довольно состоятельной женщиной. Она оставила примерно тридцать тысяч фунтов.

— Весьма пристойная сумма… Она оставила ее вам?

— Да.

— Вы с вашей женой хорошо ладили?

— Конечно.

— Никаких ссор? Никаких сцен?

— Ну… — Чарльз Олдфилд заколебался. — У моей жены был, как говорится, трудный характер. Она была инвалидом и очень заботилась о своем здоровье и поэтому капризничала, ей было трудно угодить. Бывали дни, когда, что бы я ни делал, все выходило не так.