Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

И с этого времени Сара всей душой возненавидела меня, а эта женщина умеет ненавидеть. Я был дураком, когда позволил ей остаться у нас, – пьяным дураком. Но я ни слова не сказал Мэри, потому что она огорчилась бы. Все осталось так же, как раньше, но через какое-то время я стал замечать, что Мэри как-то изменилась. Она всегда была такой простодушной и доверчивой, а теперь стала такая чудная и подозрительная: все допытывалась, где я бываю, что делаю, от кого получаю письма, что у меня в карманах и все такое. Она становилась все более странной и раздражительной, и мы начали ссориться из-за пустяков. Я не знал, что и думать. Сара теперь избегала меня, но с Мэри они были неразлучны. Сейчас-то я понимаю, что она настраивала мою жену против меня, но тогда я был слеп как крот. А потом я опять запил. Но этого не случилось бы, если б Мэри не изменилась ко мне. Теперь же у нее была причина чувствовать отвращение ко мне, и разрыв между нами стал увеличиваться. А потом появился этот Алек Фэрберн, и все полетело к черту.

Сначала он пришел в наш дом к Саре, но потом стал ходить к нам. Он умел расположить к себе, и везде у него были друзья. Это был красивый, кудрявый молодой человек, к тому же большой щеголь. Он объездил полсвета и любил порассказать о том, что видел. Конечно, он был парень что надо – обходительный, учтивый. Видно было, что он не простой матрос и чаще бывал на мостике, чем на баке. Он стал заходить к нам, но за все это время мне ни разу не пришло в голову, что его учтивость и обходительность могут довести нас до беды. Наконец я что-то заподозрил и с той поры не знал ни минуты покоя.

Началось это с мелочи. Я неожиданно вернулся домой и, входя в гостиную, заметил, как оживилось лицо моей жены. Но когда она увидела, что это я, радость исчезла с ее лица, и она разочарованно отвернулась. Для меня этого было довольно. Мои шаги она могла спутать только с шагами Алека Фэрберна. Если бы он попался мне в ту минуту, я убил бы его на месте, потому что, когда я выхожу из себя, меня уже не остановить. Мэри увидела сумасшедший огонь в моих глазах, бросилась ко мне, схватила за руку и закричала: «Не надо, Джим, не надо!» – «Где Сара?» – спросил я. «На кухне», – ответила она. Я пошел на кухню и сказал Саре: «Чтоб ноги этого человека здесь больше не было». – «Почему?» – спросила она. «Потому что я этого не хочу». – «Вот как! – сказала она. – Если мои друзья недостаточно хороши для тебя, тогда и я недостаточно хороша». – «Ты можешь делать что хочешь, – сказал я, – но если Фэрберн еще раз явится сюда, я пришлю тебе в подарок его ухо». Наверное, у меня было такое лицо, что она испугалась. Не говоря ни слова, она собралась и в тот же вечер уехала от нас.

Не знаю, со злости она делала это или подбивала жену на измену, чтобы поссорить нас. Как бы то ни было, она ушла от нас, сняла дом через две улицы от нашего и стала сдавать комнаты морякам. Фэрберн обычно жил там, а Мэри ходила туда к сестре пить с ними чай. Как часто она там бывала, не знаю, но однажды я выследил ее, и, когда я ломился в дверь, Фэрберн, как подлый трус, удрал, перепрыгнув через стену сада. Я пригрозил жене, что убью ее, если еще раз увижу их вместе, и повел ее домой, а она дрожала и плакала, вся бледная как бумага. Между нами теперь не было и следа любви. Я видел, что она боится и ненавидит меня. Эта мысль снова толкала меня к бутылке, и Мэри начинала презирать меня за это.

Тем временем Сара убедилась, что в Ливерпуле ей на жизнь не заработать, и уехала в Кройдон к своей сестре. А у нас дома все шло по-прежнему. И вот наступила эта последняя неделя, когда случилось несчастье, и пришла моя погибель.

Дело было так. Мы ушли в рейс на «Майском дне» на семь дней, но в пути у нас отвязалась большая бочка с грузом и пробила переборку. Пришлось вернуться в порт на несколько часов. Я сошел на берег и отправился домой, размышляя, какой это будет сюрприз для моей жены, надеясь, что, увидев меня так скоро, она, может быть, обрадуется. С такими мечтами я свернул на нашу улицу и увидел кеб, в котором сидели они с Фэрберном, направляясь куда-то. Они смеялись и не думали обо мне, а я стоял и глядел на них с тротуара.

Даю вам слово, с этого мгновения я стал сам не свой и вспоминаю все, что случилось, как туманный сон. Последнее время я много пил и от всего этого совсем сошел с ума. В голове и сейчас что-то стучит, как молот, а в тот день у меня в ушах гремел целый Ниагарский водопад.