Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Шерлок Холмс выслушал крайне внимательно показания несчастного учителя. Его сдвинутые брови и складка между ними показывали, что он не нуждается в мольбах для того, чтобы сосредоточить все свое внимание на задаче, которая, помимо заключающегося в ней громадного интереса, удовлетворяла его любовь ко всему сложному и необыкновенному. Он вынул свою записную книжку и набросал в ней две или три заметки.

– Это непростительно, что вы не обратились ко мне раньше, – строго произнес он. – Вы наложили этим с самого начала моих исследований очень большую излишнюю тяжесть на меня. Невозможно, например, чтобы плющ и лужайка не дали каких-нибудь указаний опытному наблюдателю,

– Не меня вините в этом, мистер Холмс. Его светлость страстно желал избежать всякого публичного скандала. Он боялся мысли, что его семейное горе станет достоянием света. Он питает глубокое отвращение к подобного рода огласкам.

– Но было же произведено какое-нибудь официальное следствие?

– Было, сэр, но оно оказалось крайне досадным. Сразу же был как будто найден ключ к разгадке, так как получили сведения, что с соседней станции выехали с первым поездом мальчик и мужчина. И только вчера вечером мы узнали, что за этой парой было прослежено до Ливерпуля, и что они оказались совершенно не причастными к делу лицами. И вот тогда-то я, разочарованный и доведенный до отчаяния, прямо после бессонной ночи, отправился с первым поездом к вам.

– Вероятно, расследование на месте было приостановлено, когда пустились по фальшивому следу?

– Оно было совершенно остановлено.

– Так что пропало три дня. Дело это велось из рук вон плохо.

– Чувствую это и сознаюсь.

– А между тем, задача должна была быть разрешена. Я очень рад буду ознакомиться с ней. Не восстановили ли вы какой-нибудь связи между отсутствующим мальчиком и учителем немецкого?

– Никакой.

– В его ли классе находился мальчик?

– Нет, насколько мне известно, они ни разу не обменялись ни одним словом.

– Это, действительно, очень странно. Был ли у мальчика велосипед?

– Нет.

– Исчез ли еще какой-нибудь велосипед?

– Нет.

– Вы уверены в этом?

– Вполне.

– Так неужели вы серьезно предполагаете, что немец уехал среди ночи на велосипеде, держа мальчика на руках?

– Конечно, нет.

– Так что же вы думаете?

– Велосипед мог служить только для отвода глаз. Его могли спрятать где-нибудь, и они пошли вместе пешком.

– Так, но это кажется довольно нелепым поступком для отвода глаз, не правда ли? Хранились в сарайчике другие велосипеды?

– Их там несколько.

– Разве учитель не смог бы взять пару велосипедов, если бы он захотел заставить думать, что они уехали на них?

– Вероятно.

– Конечно, он поступил бы так. Теория отвода глаз никуда не годится. Но этот инцидент – великолепная точка отправления для расследования. Ведь велосипед такой предмет, который не очень-то легко спрятать или уничтожить. Еще один вопрос. Приходил ли кто-нибудь навещать мальчика перед его исчезновением?

– Нет, никто.

– Получал ли он письма?

– Да, одно.

– От кого?

– От отца.

– Вскрываете ли вы письма мальчиков?

– Нет.

– Почему же вы знаете, что письмо было от отца?

– Потому что на конверте был его герб, и адрес был написан знакомым твердым почерком герцога. Кроме того, герцог припомнил, что писал сыну.

– А перед тем мальчик давно не получал писем?

– Несколько дней.

– Получал ли он когда-нибудь письма из Франции?

– Нет, никогда.

– Вы, конечно, видите, к чему ведут мои вопросы. Или мальчик был увезен силой, или же он отправился по собственной воле. В последнем случае следовало бы ожидать, что что-то послужило толчком для того, чтобы такой маленький мальчик решился на побег. Если никто его не навещал, то побуждение это должно было быть письменное. Поэтому я пытаюсь узнать, с кем переписывался он.

– Боюсь, что я не в состоянии помочь вам в этом. Насколько мне известно, он переписывался с одним только отцом, который написал ему в самый день его исчезновения.

– Очень ли дружественные были отношения между отцом и сыном?

– Его светлость никогда не бывает в дружественных отношениях ни с кем. Он весь погружен в обширные общественные вопросы, и ему, пожалуй, недоступны никакие обыкновенные чувства. Но он всегда был по-своему добр к мальчику.