Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Его фиакр внизу, – произнес Холмс, – мы можем его доставить в нем в Скотланд-Ярд. А теперь, господа, – сказал он, любезно улыбаясь, – вот мы и пришли к решению нашей маленькой проблемы. Вы можете теперь спрашивать меня о чем угодно, и я буду счастлив отвечать на ваши вопросы.

В центральной части Северной Америки находится бесплодная, унылая пустыня. Она являлась границей, за которую не смела проникать цивилизация. Окаймленная с одной стороны горами Сьерра-Невады, с другой – горами Небраски, с северной стороны – рекой Йеллоустоун и с запада – рекой Колорадо, пустыня эта кажется местом уединения и молчания. Но она не имеет однообразного, ровного вида. Высокие темные горы, покрытые снегом, сменяются обширными мрачными равнинами. Местами извилистые, быстрые речки пробивают себе путь в бесплодной каменистой почве. Громадные равнины раскинулись в бесконечную даль, в зимнее время занесенные снегом, точно окутанные белым саваном, а летом – серые от пыли, толстым слоем покрывающей их. Но зимой и летом на горах и равнинах повсюду царит одинаковый негостеприимный, заброшенный и бесплодный вид. Это – земля отчаяния, в которой не живет никто. Время от времени по ней проносятся шайки павнов краснокожих, которые забредают сюда в поисках дичи, но и самые храбрые из храбрых только тогда чувствуют себя в безопасности, когда, поохотившись, покидают эти молчаливые равнины и возвращаются в свои жилища. Ящерица, скрывающаяся в низких кустарниках, ястреб, парящий в воздухе, медведь-гризли, который ковыляет своей тяжелой походкой, пробираясь между скалами, отыскивая себе пищу, – вот постоянные и единственные гости этой пустыни.

Во всем мире нет более грустного места, чем южный склон Сьерра-Бланки. Докуда хватает глаз, без малейших возвышений, тянется бесконечная равнина, усеянная местами сероватыми пятнами соляной пыли. А на горизонте равнина эта окаймляется длинной цепью серых неприветливых гор, поднимающих к небу белые от покрывающего их снега вершины. Здесь незаметно никаких признаков живых существ. Никогда птица не прорежет быстрым полетом темную лазурь неба, никогда ни одно животное не пробежит по этой серой земле. Одна тишина царит здесь, тишина ненарушаемая, абсолютная. Прислушайтесь: ни один звук не прерывает тишины этой дикой пустыни, и такая тишина приведет вас в отчаяние, охватит холодом сердце.

Майор Альфред Вуд

Прототипом доктора Джона Ватсона (Уотсона) можно назвать самого Дойла. Их общая профессия – врач. Был и второй прототип, которого назвал сам писатель, – майор Альфред Вуд, отставной военный медик, выпускник Эдинбургского университета. С ним писатель познакомился в середине 1880-х годов. В 1886 году Вуд стал добровольным литературным секретарем Дойла, прослужив в этой должности почти 40 лет. Называют еще несколько человек из среды врачей, знакомых писателей, похожих на Ватсона своим характером. И хотя этот персонаж уступает своему другу в наблюдательности и умении делать выводы, он незаменим, как верный оруженосец Санчо Панса у Дон Кихота.

Примечательно, что биография Ватсона имеет больше деталей, нежели описание загадочного Шерлока Холмса. Он окончил Лондонский университет, затем оперировал в больнице Святого Варфоломея, служил военным врачом в Индии и Афганистане. Добрый и чуткий Ватсон олицетворяет собой среднестатистического законопослушного гражданина своей страны.

Доктор Ватсон. 1881

И все-таки нельзя сказать, что здесь нет хоть каких-нибудь следов, напоминающих о живых существах. Если вы с вершины Сьерра-Бланки внимательно рассмотрите равнину, то заметите узенькую дорожку, извивающуюся по пустыне и теряющуюся вдали. Множество колес оставили на ней свои следы, множество бродяг рыскали по ней. Здесь и там виднеются белые пятна, резко выделяющиеся на серой почве. Подойдите ближе и разглядите их. Это – кости. Одни крупные и грубые, другие тонкие и маленькие. Это кости животных и людей. Эти кости наметили, таким образом, дорогу на всем ее протяжении, по которому проходили караваны.

Четвертого мая 1847 года одинокий путешественник созерцал с вершины горы этот унылый пейзаж. Кто был он: добрый ли гений или злой демон этих мест? Глядя на него, трудно было определить его возраст. Ему могло быть сорок, могло быть и шестьдесят лет. Лицо его было худо и вытянуто. Желтая кожа, наподобие старого пергамента, обтягивала его кости. Белые нити проглядывали в его темных волосах и в густой всклокоченной бороде; глубоко впавшие глаза сверкали странным огнем, а рука, сжимавшая дуло ружья, была совершенно лишена мягких частей и напоминала руку скелета. Он опирался на ружье, и, несмотря на страшную худобу, все в его фигуре говорило о силе и мужественности. Его лицо, его платье, свободно висевшее на нем, красноречиво объясняли причину его теперешнего несчастного вида: человек этот умирал от жажды и голода.