Эрик Эмблер - Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса

Гродек чуть не вытаращил глаза от удивления.

— Вы, конечно, знаете, мсье, как неприятно излишнее любопытство, но все же я хотел бы знать, откуда вам стало известно о том, что Димитриос Талат был в Белграде в 1926 году?

— Мне рассказал об этом один турецкий чиновник, с которым я познакомился в Стамбуле. Он также сообщил мне некоторые факты из жизни этого человека. Разумеется, лишь те, которые ему были известны.

— Понятно. Могу я вас спросить, что это за бесценная информация, которой вы обладаете?

— Я не знаю.

— Начнем все сначала, мсье, — сказал Гродек, нахмурившись, — Вам хочется, чтобы я откровенно рассказал о том, что знаю. Так расскажите мне тоже откровенно, что вы знаете сами.

— Я уже говорил вам — и это чистая правда, — я не знаю, о какой информации идет речь. Помню, я откровенно рассказывал обо всем Питерсу, и вдруг в одном месте он почему-то заволновался.

— В каком же?

— Это когда я сказал, что у убитого совершенно не было денег. Буквально сразу после этого он заговорил о миллионе франков.

— Как вы об этом узнали?

— Дело в том, что я видел труп в морге. Все пожитки лежали на столе у него в ногах. Удостоверение личности, которое достали из-под подкладки пиджака, уже отослали французскому консулу. Денег при нем не было ни сантима.

В течение нескольких секунд Гродек пристально разглядывал Латимера, потом встал и направился опять к шкафчику.

— Давайте выпьем еще по одной, мсье?

Он налил в стаканы виски, потом содовой и, вручив Латимеру стакан, торжественно сказал:

— Предлагаю тост, мсье. Давайте с вами выпьем за английскую детективную литературу!

Латимер уже поднес стакан к губам, когда вдруг Гродек, который вначале сделал то же самое, поперхнулся и, поставив стакан, достал носовой платок. К своему удивлению, Латимер обнаружил, что Гродек заливается смехом.

— Простите, мсье, — выдохнул он наконец, — но у меня мелькнула одна мысль, которая и вызвала этот приступ смеха, — Секунду помедлив, он продолжил: — Я представил себе, как наш друг Питерс угрожает вам пистолетом. Ведь он боится даже прикасаться к огнестрельному оружию.

— По-видимому, ему удалось сделать значительные успехи и преодолеть свой страх, — сказал Латимер раздраженно, чувствуя, что хозяин над ним потешается, и не понимая, какой он дал для этого повод.

— Наш Питерс умница, — смеялся Гродек, похлопывая Латимера по плечу. Видно было, что к нему вернулось хорошее настроение. — Об одном только прошу, милейший, ради Бога не обижайтесь на меня. Сейчас мы с вами отобедаем, и, надеюсь, обед, приготовленный Гретой — а она великолепная кухарка, — вам понравится. Могу вас также порадовать, я не пью швейцарских вин. А потом мы поговорим с вами о Димитриосе и о том, сколько неприятностей доставил мне этот человек в Белграде в 1926 году. Ну как, вы довольны?

— Премного вам благодарен за такое ко мне отношение.

Он думал, что Гродек опять расхохочется, но тот вдруг почему-то стал торжественно серьезен.

— Мне ваш визит доставил огромное удовольствие, месье. Дело в том, что Питерс — один из моих самых хороших друзей. Вы мне также очень понравились, мсье. Меня здесь редко кто навещает. — Он секунду колебался. — Разрешите мне дать вам один дружеский совет, мсье?

— Пожалуйста.

— Если бы я был на вашем месте, мсье, я бы поймал нашего друга Питерса на слове и поехал в Париж.

Латимер до такой степени оторопел, что с трудом выговорил:

— Да я, право, не знаю…

И тут в комнату вошла экономка.

— Обед готов! — радостно воскликнул Гродек, — Идемте к столу.

У Латимера была потом возможность спросить Гродека, почему он дал ему этот «дружеский совет», но он узнал столько интересного, что совершенно забыл об этом пустяке.

Люди по опыту знают, что нельзя доверять своему воображению. Но, удивительное дело, иногда вымысел находит себе фактическое подтверждение. Для Латимера те несколько часов, что он провел с Владиславом Гродеком, были самыми странными в его жизни. Свои впечатления от этого разговора он выразил в большом письме к Марукакису, начатом в тот же день вечером, когда каждое слово было еще свежо в его памяти, и законченном на другой день, в воскресенье.

«Дорогой Марукакис!

Я обещал написать вам, если мне повезет и я узнаю что-нибудь новое о Димитриосе. Наверное, вы удивитесь — да я и сам удивляюсь этому, — но я действительно узнал кое-что интересное. Впрочем, я все равно бы написал вам, чтобы еще раз поблагодарить за ту помощь, которую получил от вас в Софии.