Эрл Гарднер - Полное собрание сочинений. Том 43. Дело о колокольчиках

— Как интересно! — удивилась Марион Эссекс. — А вы не слишком молоды для этого, мистер Трентон?

На вопрос вместо Роба ответил Фрэнк Эссекс. Он бросил на Марион снисходительно-удивленный взгляд, какие мужья часто бросают на своих жен.

— А при чем тут возраст?

— Ну, я думала… Я, видите ли, решила, что для дрессировки животных нужен опыт и…

— Но он явно старше своих собак, — сказал Фрэнк Эссекс.

Все рассмеялись.

Когда официант принес напитки, Линда снова заговорила:

— Наверное, было бы здорово научить собаку носить специальную сумку с паспортом, сертификатом о прививках, таможенными декларациями и всяким там бюрократическим хламом. Моя сумка трещит по швам.

— Отличная мысль! Сумчатый пес… — поддержал ее Фрэнк Эссекс.

— Летом можно подвешивать сенбернарам на шею фляжку виски с сахаром и мятой вместо обычного бочонка бренди.

— А куда вы отдаете собак после дрессировки? — поинтересовалась Марион Эссекс, явно пытаясь вызвать Роба на откровенность.

— Ну, очевидно, он натаскивает собак приносить добычу или что-нибудь в этом роде, — предположил Фрэнк.

— Я обучаю собак куда более серьезным вещам, — возразил Роб, стараясь скрыть раздражение и не нагрубить.

Он смутился от того, что стал предметом оживленного обсуждения.

— Вы имеете в виду охоту? — переспросила Марион.

— Охоту на людей, — объяснила Линда. — Он рассказывал мне про это. У него вечно рот на замке, и вероятно, вам не дождаться его рассказов, но я удовлетворю ваше любопытство. Полиция использует блад-хаундов для выслеживания преступников, блад-хаунды обладают хорошим нюхом и ценятся очень высоко. Они не бывают смертниками. Но если преступник скрылся, а след еще свежий, тогда пускают в погоню немецких овчарок или доберманов-пинчеров, которые могут и убить. Но и сами доберманы часто обречены на смерть, они быстры как молния.

Фрэнк Эссекс взглянул на Трентона с уважением:

— Любопытно. Может быть, расскажете поподробнее по дороге?

— Из Роба слова не вытянешь, — снова вмешалась Линда. — У него со мной, правда, развязался язык, да и то при луне, после скучного часа созерцания волн в тишине и пары коктейлей. Ну, за удачное путешествие!

Все четверо подняли бокалы, чокнулись и выпили.

Далее последовали волшебные дни: пестрая панорама чередующихся зеленых равнин и горных хребтов, покрытых густым сосновым бором; серпантины и захватывающие виды заснеженных вершин, обледенелые склоны, причудливые деревеньки и города, где крыши домиков покрыты розовой черепицей; озера с переменчивой от погоды водной гладью — от голубой до таинственной серебристо-серой.

Марион и Линда сидели впереди; Роб и Фрэнк Эссекс заняли заднее сиденье, такое расположение страшно не нравилось Робу, но на нем настоял Фрэнк в первый же день поездки. Однако вскоре это стало традицией, и поэтому любая перемена грозила стать настоящим потрясением.

Роб Трентон пытался разгадать чувства Линды, но напрасно. Он был уверен, что она пригласила его путешествовать вместе вовсе не для того, чтобы каждому из спутников пришлось меньше платить, — для этого подошел бы еще с десяток молодых людей; Робу казалось, что Линда отдала предпочтение именно ему и его рассказам о дрессировке животных. И она наверняка не зря отыскала его в том уличном кафе, а с какой-то определенной целью. Однако время шло, и Роб вынужден был признать, что Линда Кэрролл стала для него еще загадочнее, чем прежде.

Однажды, пока Фрэнк и Марион Эссексы сидели неподалеку в коктейль-баре, он увидел, как Линда что-то сосредоточенно рисовала в альбоме, и задал ей прямой вопрос:

— Ты зарабатываешь на жизнь живописью?

Она удивленно обернулась:

— Я не слышала, как ты подошел.

— Я задал вопрос, — повторил Роб и улыбнулся, чтобы его настойчивость не показалась навязчивой. — Ты зарабатываешь на жизнь живописью?

— Мои рисунки не так уж и удачны.

И вдруг Роба Трентона осенило.

— Минуту, — продолжал он. — Я вспомнил репродукцию одной из самых поразительных картин, какую мне когда-либо доводилось видеть. Она была напечатана на календаре и изображала швейцарское озеро, заснеженные вершины и легкие облака; предрассветные тени в долине и затянутая дымкой озерная гладь, а на берегу горит костер, дым от которого поднимается абсолютно вертикально на двести — триста футов, и там его сносит в сторону, как случается лишь рассветным утром на озере. Под картиной стояла подпись: «Линда Кэрролл».