Агата Кристи - Десять негритят / And Then There Were None

К тому времени Моррис уже открыл счет. Он страдал несварением. Покидая Лондон, я дал ему капсулу, которую посоветовал принять, ложась в постель вечером, – якобы точно такая же сотворила чудо с моим желудком. Он взял ее не колеблясь – этот тип имел легкую склонность к ипохондрии. Того, что он оставит компрометирующие меня записи, я не боялся. Моррис был не из тех, кто доверяет бумаге.

Порядок смертей на острове я продумал с особым тщанием. Я решил, что все мои гости различаются по степеням вины. Те, чье преступление показалось мне менее тяжким, должны были умереть первыми, не подвергаясь длительному давлению страха и тому нервному напряжению, которое ждало самых хладнокровных преступников.

Энтони Марстон и миссис Роджерс первыми отправились в мир иной: один – мгновенно, другая – во сне. Марстон, как я понял, родился с дефектом – у него отсутствовало чувство моральной ответственности, обычно присущее всем людям. Он был аморальный тип – язычник по духу. Вина же миссис Роджерс состояла в том, что она слепо повиновалась мужу, – в этом я был уверен.

Нет нужды вдаваться в подробности того, как именно эти двое встретили свою смерть. Полиция разберется. Цианистый калий с легкостью покупают огородники для истребления ос. У меня было с собой немного этого яда, а подсыпать его в стакан Энтони Марстону во время всеобщей паники, которая началась, едва отзвучала пластинка, оказалось легко.

Кстати, пристально наблюдая за моими гостями в момент оглашения приговора, я по их лицам понял, что виновны все до единого.

В последнее время у меня начались ночные боли, и мне прописали снотворное – хлоралгидрат. Но я не принимал лекарство, а копил его до тех пор, пока не набралось достаточно для смертельной дозы. Когда Роджерс понес жене бренди, он сначала поставил стакан на стол, а я, проходя мимо, незаметно опустил в него снотворное. Это было совсем легко, ведь подозрительность тогда еще не проникла в умы приглашенных.

Генерала Макартура ждала почти безболезненная смерть. Он не слышал, как я подошел к нему сзади. Зато мне пришлось очень тщательно выбирать время, чтобы отлучиться к нему с террасы. Но все прошло удачно.

Как я и полагал, гости тщательно обыскали весь остров и убедились, что на нем нет никого, кроме нас семерых. Открытие привело к установлению атмосферы подозрительности. Согласно моему плану мне вскоре должен был понадобиться сообщник. Я выбрал на его роль доктора Армстронга. Он был легковерен, знал меня в лицо, много слышал обо мне, а следовательно, не мог представить, чтобы человек моего рода занятий и положения в обществе оказался убийцей! Все его подозрения были направлены против Ломбарда, и я поддерживал его в этом заблуждении. Я намекнул ему, что у меня есть план, как заставить убийцу выдать себя.

Тем временем в доме уже обшарили все помещения, но до личного обыска дело еще не дошло. Хотя и он был уже не за горами.

Утром десятого августа я убил Роджерса. Он рубил дрова для плиты и не слышал, как я подошел. Ключ от двери в столовую я нашел у него в кармане. Он запер ее накануне вечером.

В суматохе, последовавшей за обнаружением тела Роджерса, я проник в комнату Ломбарда и изъял его револьвер. Я знал, что он у него точно есть, – ведь я сам проинструктировал Морриса, чтобы тот намекнул ему на желательность его присутствия.

За завтраком я подсыпал оставшуюся у меня дозу хлоралгидрата в кофе мисс Брент, когда доливал ее чашку. Женщина осталась в столовой. Немного погодя я проник туда снова – она почти спала, и вколоть ей хорошую дозу цианида было совсем несложно. Шмель был совсем ни при чем – так, детская шалость, – но эта деталь грела мне душу. Я вообще старался как можно ближе придерживаться текста песенки.

Сразу после этого случилось давно предвиденное – да и как ему было не случиться, я же сам намекал на такую необходимость. Мы тщательно обыскали друг друга. Но я уже спрятал револьвер, а хлоралгидрат и цианид, бывшие в моем распоряжении раньше, закончились.

Именно тогда я намекнул Армстронгу, что пора привести в действие мой план. Он был прост – я выдавал себя за следующую жертву. Предполагалось, что мое внезапное убийство потрясет убийцу; кроме того, после своей «смерти» я смогу передвигаться по дому и шпионить за неизвестным злодеем.

Армстронгу пришлась по душе моя идея. Мы осуществили ее в тот же вечер. Маленькая нашлепка красноватой грязи на лоб, красная занавеска и серая шерсть – как театральный реквизит. Колеблющееся пламя свечей делало все вокруг размытым и нечетким, а единственным человеком, который осматривал меня, был Армстронг.