Агата Кристи - Десять негритят / And Then There Were None

И так без конца.

«Слишком далеко, Сирил».

«Но, мисс Клейторн…»

Вера встала. Подошла к туалетному столу, проглотила три таблетки аспирина. Подумала: «Жаль, что у меня нет настоящего снотворного».

И еще: «Если бы я решила покончить с собой, то предпочла бы веронал или что-то вроде того, но уж никак не цианид!»

Она вздрогнула, вспомнив перекошенное фиолетовое лицо Энтони Марстона.

Проходя мимо камина, бросила взгляд на стишок в рамке.

«Какой ужас – прямо как у нас сегодня вечером…» – подумала девушка.

Почему Энтони Марстон решил умереть?

Ей умирать вовсе не хотелось.

Она даже представить себе не могла, как это можно – хотеть умереть.

Смерть – это для других…

Доктору Армстронгу снился сон…

Жара в операционной…

Зачем так топить? По его лицу течет пот. Руки стали липкими. Скальпель скользит в пальцах.

Какой он восхитительно острый…

Таким острым скальпелем ничего не стоит зарезать. И он режет…

Женщина выглядела иначе. Та была большая, неуклюжая. Эта – худощавая, мелкая. Лицо накрыто.

Кого же он должен убить?

Доктор не мог вспомнить. Но ведь ему необходимо знать. Может, спросить сестру?

Сестра наблюдала за ним молча. Нет, ее спрашивать не стоит. Она и так что-то подозревает, это же видно.

Но кто же это на столе?

Зря они закрыли ей лицо.

Если бы он мог его видеть…

А! Вот так-то лучше. Молодой практикант снял покрывало.

Ну конечно, Эмили Брент. Значит, он должен убить Эмили Брент… До чего у нее злобный взгляд! И губы шевелятся. Что она говорит?

«В середине жизни нас окружает смерть»…

Теперь она смеется. Нет, сестра, не закрывайте ее лицо. Я должен видеть. Надо дать ей анестезию. Где эфир? Я же принес его с собой. Куда вы дели эфир, сестра? Что, «Шатонёф-дю-Пап»? Да, сгодится.

Уберите платок, сестра.

Ну, конечно! Так я и знал! Энтони Марстон! Фиолетовое лицо перекошено. Но он не мертв – поглядите, хохочет! Говорю вам, хохочет! Даже операционный стол трясется.

Тише, вы, эй, тише… Сестра, держите его…

Доктор Армстронг вздрогнул и проснулся. Было утро. В комнату лился солнечный свет.

Кто-то склонился над ним и тряс его за плечо. Роджерс. Бледный, как смерть, он повторял:

– Доктор… доктор!

Армстронг, проснувшись окончательно, сел в постели и резко спросил:

– В чем дело?

– Моя жена, доктор… Не могу ее добудиться. Господи! Она не просыпается. И… и вид у нее странный.

Доктор Армстронг быстро и решительно встал, и, накинув халат, поспешил за Роджерсом.

Он склонился над постелью, где мирно лежала на боку женщина. Взял ее холодную руку, приподнял веко. Прошло несколько секунд, прежде чем он выпрямился и повернулся к ней спиной.

Роджерс прошептал:

– Она… она не?..

И облизнул языком сухие губы.

Армстронг кивнул.

– Да, ее больше нет с нами.

И задумчиво поглядел на человека перед собой. Оба подошли сначала к тумбочке у кровати, потом к умывальнику, снова вернулись к кровати.

– Это с… с-сердце, доктор? – спросил Роджерс срывающимся голосом.

После минутной паузы доктор Армстронг ответил:

– Она жаловалась на здоровье?

– Ревматизм немножко беспокоил.

– А к врачам она в последнее время не обращалась?

– К врачам? – удивился Роджерс. – Да она сроду у них не бывала – и я тоже.

– Тогда почему вы думаете, что у нее была болезнь сердца?

– Ничего я не думаю. Просто спрашиваю.

– Она хорошо спала? – спросил доктор.

Глаза Роджерса забегали. Сцепив пальцы, он стал нервно выкручивать себе руки. Наконец буркнул:

– Нет, не очень; плохо она спала.

– Она принимала снотворные препараты? – тут же уточнил Армстронг.

Роджерс посмотрел на него с удивлением:

– Снотворные? Она? Понятия не имею. Вряд ли, я бы знал.

Доктор снова подошел к умывальнику. На нем стояли бутылочки. Лосьон, лавандовая вода, каскара, глицерин для рук, ополаскиватель для рта, зубная паста и мазь Эллимана.

Роджерс помог ему вывернуть ящики туалетного стола. Потом комода. Но никаких следов снотворных капель или таблеток они не обнаружили.

– Ничего она не принимала, сэр, кроме того, что вы ей вчера дали… – произнес дворецкий.

Когда в девять утра ударил гонг к завтраку, никто уже не спал; все ждали.

Генерал Макартур и судья мерили шагами террасу, обмениваясь отрывочными замечаниями о политической ситуации.