Николас Блейк - «Улыбчивый с ножом». Дело о мерзком снеговике

– Нет, это ложный след, моя милая. С Чилли все в порядке. Он хороший человек. Подожди, пока познакомишься с ним.

Однако Джорджии не суждено было познакомиться с ним в тот приезд. Чилли находился за границей, как сообщила ей Элис Мейфилд при встрече на станции. И несомненное восхищение, и при этом вызов, появившиеся во взгляде девушки, позволили Джорджии предположить, что перед ней еще одна легкая победа Чилтона Кэнтелоу. Возможно, не такая уж и легкая. Элис – гордое, обидчивое создание; ее голыми руками не возьмешь.

Пятиминутная поездка привела их в поместье Мейфилдов. Длинный, беспорядочно построенный дом из красного кирпича, белый штакетник, конюшни за домом – все выглядело новеньким на фоне большой холмистой гряды, уже слившейся в одно целое из-за вечерней тени. Воздух был полон звуков: приглушенный топот и цоканье лошадиных копыт, звяканье ведер, голоса, доносившиеся со двора и выгула, а над ними – отдаленный рокот, когда в небе, выстроившись косяком, как дикие гуси, пролетело звено истребителей, направлявшихся на аэродром.

– У нас теперь три аэродрома в радиусе примерно двадцати миль, – пояснила Элис. – Аттерборн, Хартгроув и Тьюбери.

– А самолеты не пугают ваших лошадей?

– Они к ним привыкли.

– Полагаю, мы все к ним привыкли. И к мысли, что смерть может явиться с воздуха.

– Значит, вы не пацифистка? – резко спросила Элис Мейфилд.

– Упаси Бог, нет. Мне не нравится идея быть убитой, не имея хотя бы возможности нанести ответный удар.

– Я хотела вступить в Гражданскую воздушную гвардию, но папа не позволил. Он считает, что летать – не женское дело.

– Тогда посоветуйте ему почитать «Жизнь пчел» Метерлинка. Особенно главу о брачном полете.

– Отец с книгой? Не смешите меня. Единственная книга, которую он открывает, – это история о лошадиных родословных.

– Что такое, моя дорогая? – раздался позади них голос. – Здравствуйте, кто к нам пожаловал?

– Миссис Стрейнджуэйс. Позвольте вам представить. Мой отец. Миссис Стрейнджуэйс – одна из наших гостей в этот уик-энд, папа, если ты забыл.

– Рад знакомству, – проворчал он, энергично пожав руку Джорджии. – Моя дочь много о вас рассказывала. Прямо-таки полюбила вас. Я немного глуховат, поэтому вам придется говорить громко. Старость, знаете ли. Почему вы не привезли мужа?

– Папа! Ты же помнишь, я тебе…

– Не следовало ей так делать, в ее-то возрасте!

Джорджия, опешив, взглянула на мистера Мейфилда. Он указывал палкой на старую женщину, которая шла по дорожке между изгородями с двумя ведрами воды. Когда она приблизилась к ним, мистер Мейфилд закричал:

– Не следовало так делать, миссис Элдер! Вы навредите себе. Как ваш ревматизм?

– Терпимо, сэр. Не могу пожаловаться. Это все из-за дождливой погоды нынешней зимой.

– Да будет вам! Вы еще и пятьдесят лет проживете. Подождите, пока дотянете до моих годков. Дело не в погоде, а в старости, вот в чем штука. Нутром это чую. Курносая уже за углом. Доброго вам дня.

Джорджии понравился шумный старик в жесткой плоской шляпе, в желтом жилете, клетчатом пальто со шлицей и бриджах для верховой езды. Но она поняла, что он подавлял личность Элис Мейфилд. Отец попеременно то баловал, то жестко подчинял себе единственную дочь – Джорджии еще предстояло узнать, что у девушки было четверо братьев. Хотел, чтобы она воплотила в себе его умершую жену, «женственную женщину», как с горечью выразилась Элис, тогда как сама она, воспитанная в этом мужском обществе, боготворящая своих братьев и в то же время завидующая их свободе, не смогла обрести ни свободы девчонки-сорванца, ни женской безмятежности.

Это впечатление надежно закрепилось в голове Джорджии на следующее утро. Проснувшись рано в маленькой, с белеными стенами комнате, она накинула плед и подошла к окну. Почти горизонтальные лучи солнца высвечивали холмы на западе с такой ослепительной ясностью, что казалось, будто видна каждая травинка. На фоне холмов, которые с двух сторон вздымались вверх гигантскими, как атлантические валы, складками, дом, конюшни и деревня представлялись крохотными и тихими в своей котловине. Вскоре на гребне холма справа появилась всадница. Гнедая лошадь горделиво выгнула шею, когда она задержала ее на самом верху в скульптурной позе. Солнце превратило льняную копну волос наездницы в неопалимую купину, маяк на этой пустынной возвышенности. Вместе с тем, несмотря на великолепие картины, которую являла собой Элис Мейфилд, девушка уныло сутулилась с видом человека, ожидающего подкрепления, которое никогда не придет. Неподвижно сидевшая на лошади, внимательно смотревшая на юг, она показалась Джорджии образом «недовольного божества».