Джордж Беллаирс - И восстанут мертвые. Смерть знахаря. Любопытство убивает

Любопытно, подумал инспектор.

В рождественскую ночь супруги Литтлджон отправились спать около трех часов. Где-то в отдалении, не щадя сил, надрывался хор, гремел во всю мощь духовой оркестр, слышались звучные басы – свободные импровизации теноровой тубы. Забираясь в постель, Литтлджон чувствовал, что переполнен до краев духом Рождества. На нем была полосатая пижама. Яркостью расцветки она не уступала форме какого-нибудь футбольного клуба. Инспектор сам когда-то купил себе этот спальный костюм и гордился им.

– Господи, неужели ты снова взял с собой это! – рассмеялась жена.

– Почему бы и нет? Хорошая пижама. Я купил ее вечером накануне того дня, когда прижал Тосси Маркса в Кардиффе…

– Выключи свет, Том, пока тебя никто в ней не увидел.

– Знаешь, Летти, – задумчиво протянул Литтлджон без всякой связи с началом разговора, – я надеюсь, что этот Гриздейл завтра не появится.

– Я тоже.

– Если он не приедет, мы отправимся в церковь. Не каждый день услышишь, как полицейский, и вдобавок суперинтендант, поет в «Мессии».

– Значит, договорились.

Духовой оркестр заиграл «Да пошлет вам радость Бог» и вместе с бунтующей тубой, которая окончательно распоясалась и творила что хотела, угрожающе приближался к дому. Но прежде чем музыканты встали под самыми окнами, Литтлджон успел провалиться в сон, от которого его вряд ли пробудил бы даже последний трубный глас в день Страшного суда.

Преподобный Реджинальд Готобед, пастор методистской церкви Хаттеруорта, со смешанным чувством взирал со своей кафедры на толпу прихожан, которые пришли послушать «Мессию». При таком наплыве публики собранных средств должно было хватить на долгие месяцы, что избавляло церковь от необходимости залезать в долги, и это радовало пастора. Но, сравнивая нынешнее огромное сборище с той жалкой горсточкой, что обычно посещала его воскресные проповеди, он горестно вздыхал. Этим вечером преподобный не намеревался наставлять паству, он должен был выступать в роли ведущего. Пастор приветливо кивнул казначею, сидевшему внизу на задней скамье рядом с полкой, где стояли горкой ящики для пожертвований, потом с улыбкой оглядел лица людей в центральном нефе и на переполненной галерее. Молодые члены общины уже приносили деревянные скамейки и стулья из соседнего здания воскресной школы, а затем с грохотом ставили их в проходах, поскольку церковные ряды не вмещали всех пришедших, которые шумно требовали, чтобы их впустили. Филипп Гриздейл в последний момент все же позвонил, извинился и сообщил, что не сможет приехать, но публику это не смутило. Фрэнк Хауорт был хорошей заменой, и, когда объявили о новом составе, никто не опечалился. С пяти часов до шести, к началу действия, по извилистой дорожке на вершину холма, где стояла церковь, тянулась нескончаемая процессия. Публика прибывала и прибывала. Тем из жителей окрестных земель, кто не сумел добраться до города на автобусе, хватило энтузиазма дойти пешком, благо рождественский вечер выдался на славу – ясный и тихий. Многие считали, что настоящее Рождество непременно должно завершиться «Мессией» в церкви, а без этого праздник будет неполным. Среди публики попадались честные, добродушные, пышущие здоровьем лица полицейских: в свободное от службы время одетые в гражданское отцы семейств привели своих домашних послушать, как будет петь их шеф. На одной из задних скамеек сидели два местных прощелыги, неоднократно судимые за браконьерство. Они оказали исключительную честь человеку, который столько раз отправлял их за решетку, что это уже вошло у него в привычку: оба явились с чисто умытыми лицами, в лучших костюмах и при галстуках. Им хотелось послушать, так ли хорошо поет суперинтендант, как служит закону. Рядом с ними неловко ерзал на скамье председатель местного суда магистратов. Он пришел поздно и занял свободное место в конце скамьи, однако под натиском прибывающей публики не смог держаться на внушительном расстоянии от своих постоянных «клиентов» и был вынужден пересесть к ним.

Помост, словно большая лестница, покрытая багровым сукном, окружал кафедру. Когда Литтлджоны со своей домовладелицей, мисс Стейлибридж, и миссис Хауорт появились в церкви, хор занимал места на красных ступенях. Скромные сопрано, которым пришлось взбираться на самый верх, старались держаться с достоинством, их более ветреные подруги смело показывали ножки и белье. Хор усилили певчими из другой церкви. На двух передних скамьях настраивали инструменты оркестранты. Публика шуршала программками, а самые тонкие знатоки нарочито листали страницы оратории, готовясь следить за действием от первой и до последней ноты.