Рекс Стаут - Острие копья [litres]

– Ну держись, начинаем! – и хорошенько приложился кулаком к его челюсти.

Он пошатнулся и выронил добычу, а я позволил ему поднять руки, сделал ложный выпад левой и снова нанес удар. На этот раз он рухнул. Его дружок бросился ко мне, с другой стороны спешил Скиннер. Я повернулся, чтобы успокоить дружка, однако тут из «родстера» донесся голос Андерсона, приказавшего с резкостью, какой я от него не ожидал:

– Карри! Хватит! Кончай!

Карри замер. Я отступил. Корбетт поднялся и свирепо уставился на меня. Снова послышались вопли Андерсона:

– Корбетт, ты тоже! Перестань!

– Не по моей вине, мистер Андерсон, – произнес я. – Если они хотят поиграть в догонялки, достанется обоим. Им следует преподать урок уважительного отношения к частной собственности.

Я наклонился, чтобы поднять драйвер и конверт, когда услышал пронзительный крик Скиннера:

– Господи! Падает!

На какой-то миг я вообразил, будто это драйвер выпал у меня из рук, и решил, что механик свихнулся. Но стоило мне выпрямиться и взглянуть на него, как стало понятно, что смотрит он вовсе не на меня. Я вскинул голову. Прямо над нами, в тысяче футов, самолет Мануэля Кимболла кружило и вертело так, словно Мануэль сошел с ума. Он падал. Самолет дергался, его мотало из стороны в сторону. Это не выглядело вертикальным падением, хотя, полагаю, именно таковым оно и было. И самолет находился точно над нами… Еще ближе… А я только стоял да таращился, раскрыв рот.

– Берегись! – заорал Скиннер. – Ради бога!

Мы все бросились в ворота ангара. Андерсон выскочил из «родстера» и помчался за нами. Мы оказались внутри и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть крушение. Воздух прорезала черная молния. Мощный звук взрыва – не раскатистый, как от порохового заряда, но мгновенный оглушительный треск. В стороны полетели куски, подле наших ног посыпались щепки. Самолет грохнулся на самом краю бетонной площадки, буквально в десяти ярдах от машины Корбетта. Мы выскочили и помчались к обломкам, хотя Скиннер и кричал:

– Берегитесь! Сейчас снова рванет!

То, что попалось мне на глаза в первую очередь, выглядело малопривлекательным. Я понял, что это останки Э. Д. Кимболла, только потому, что среди них встречались обрывки ремней с заднего сиденья. К тому же Скиннер говорил, что старый джентльмен отправился полетать. Очевидно, самолет упал таким образом, что пилот, занимавший переднее сиденье, принял на себя удар меньшей силы. Мануэля Кимболла смог бы опознать кто угодно. Лицо его даже не слишком пострадало. Мы со Скиннером вытащили его, остальные возились со старым джентльменом. Мы унесли их оттуда и положили в ангаре на брезент на полу.

– Вам лучше отогнать машины, – посоветовал Скиннер. – А то как бы не рвануло.

– Если я поеду, то уже не остановлюсь, – отозвался я. – Теперь самое время, мистер Андерсон. Вы, наверное, помните, Ниро Вулф обещал, что я буду действовать скрытно? Так вот, – я протянул ему документы, извлеченные из кармана, – это ваши доказательства. А интересующий вас человек лежит на полу. Тот, у которого осталось лицо.

Я подобрал конверт Мануэля Кимболла и клюшку там, где их бросил, и смылся. Пожалуй, мне потребовалось всего лишь четыре секунды, чтобы завести «родстер», выехать с площадки и припустить по гравийной дороге.

Около въезда на шоссе я остановился и крикнул Даркину:

– Собирай дружков и двигай домой! Спектакль окончен.

Я добрался до Уайт-Плейнса за двадцать две минуты. Никогда еще «родстер» так славно не бегал. Я позвонил Вулфу из той же аптеки, откуда две недели назад сообщил ему, что Андерсон уехал в Адирондакские горы и заключить пари остается только с Дервином. Он снял трубку тут же, и я все выложил ему – кратко, но ничего не упустив.

– Хорошо, – отозвался он. – Надеюсь, я не обидел тебя, Арчи. Я посчитал излишним забивать тебе голову незначительными деталями. Фриц готовится ублажить твой вкус… Кстати, Уайт-Плейнс – это где? Ты не остановишься по пути в Скарсдейле? Мне позвонил Глюкнер и сообщил, что ему удалось вырастить гибрид Dendrobium Melpomene и Findlayanum. И он предлагает мне сеянцы.

Он не представлял собой ничего особенного. Бледно-голубой, какого-то нездорового оттенка, и такой маленький, что, даже не сложенный пополам, запросто умещался в обычный конверт. Еще меньше его делали надписи в пробелах, выполненные вытянутым и небрежным почерком, в котором, однако, чувствовался характер. Это, как я понял, была рука Сары Барстоу. Подпись Эллен Барстоу внизу выглядела совсем другой – изящной и педантичной. Было утро субботы, и чек прибыл с первой почтой. Протягивая его в окошко кассира, я послал ему последний нежный взгляд. А еще раньше я позвонил Вулфу наверх и сообщил, что принесли конверт от Барстоу, и он велел мне не мешкая вскрыть его и отправляться с чеком в банк.