Дональд Уэстлейк - Пожиратель женщин

Поллард откликнулся на приглашающий жест врача, снова появившегося в приемной. Он рассудил, что узнает от доктора больше о юной наркоманке, чем если снова просто пойдет следом за ней. Тот факт, что девушка вцепилась в «Шик-модерн», свидетельствовал о том, что она не знает других мест, где можно было бы разжиться наркотиками.

Врачеватель предложил ему кресло, расположенное напротив, а сам сел за письменный стол.

– Вы ко мне обращаетесь в первый раз, если я не ошибаюсь?

– Да, доктор, в первый.

– Вы мне назовете свою фамилию?

В ответ полицейский вынул свое удостоверение из Ярда. Эдемфис внимательно изучил его, прежде чем задать следующий вопрос:

– Ваш визит вызван профессиональным интересом?

– Да, профессиональным.

– Вот как?

– Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали все, что вам известно о девушке, которая была у вас передо мной.

– Мисс Банхилл?

– Я не знал ее имени. Спасибо, что вы мне его назвали. А ее адрес вы бы не могли мне также дать?

– Сто двадцать четыре, Энс-Роуд-стрит.

– Это в Ноттинг-Хилле?

– Вы правы, но разрешите и мне задать…

– На что она жаловалась?

– Но инспектор, вы же должны знать, что профессиональная тайна…

– Какая там профессиональная тайна, если речь идет о наркоманке!

– Так вам известно…

Полицейский без обиняков рассказал Эдемфису, где и как он встретил мисс Банхилл.

– Она явно страдала от отсутствия наркотиков. А вам что она сказала?

– Правду. Она еще из начинающих. Мне кажется, если она проникнется ко мне доверием, я ее вытащу из этого ада. Пока я ей сделал успокоительный укол. Завтра она должна прийти еще раз… Только вот придет ли? Если вы хорошо знаете наркоманов, то вам известно, что нет более неустойчивых людей. Иногда достаточно, чтобы какая-нибудь подружка предложила ей бесплатно дозу, и она забудет о всех своих благих намерениях. И вот тут-то ни вы, ни я уже не поможем ей ничем.

– А она вам сказала, кто ее снабжает наркотиками?

– Нет, да я и не спросил ее, чтобы не запугивать.

– Доктор, а почему она пришла к вам?

– Я что-то не улавливаю вашего вопроса.

– Почему именно к вам? Или, может быть, это случайность?

– В квартале Сохо всем известно, что я уже давно занимаюсь проблемой наркомании. Возможно, кто-то ей об этом сказал.

– А с какого времени вы заинтересовались больными наркоманией, доктор?

– С тех пор, как умерла моя дочь.

– Приношу свои извинения, но я хотел…

Эдемфис бросил на него исподлобья тяжелый взгляд.

– Рут была для меня всем, после того как я потерял ее мать. Как все в мире отцы, я считал ее самой красивой на свете. Я… Она училась в Лондонском университете. Я не уставал радоваться ее умению вести себя, ее благоразумию… Конечно, у меня не было времени следить за ней, а вернее, быть ее советчиком… Она почти никуда не ходила. Целиком ушла в изучение восточных языков. Как я гордился моей маленькой Рут! И вот однажды я заметил, что она стала худеть, что в глазах у нее появился лихорадочный блеск… Я спросил у нее, в чем дело, и тут, в первый раз, она повела себя букой, почти враждебно… Я не стал настаивать и решил за ней понаблюдать. Тут я заметил, что она почти ничего не ест. Я просто взорвался от негодования и – наткнулся на стену. Представляете себе, инспектор, моя родная маленькая дочка восстала против меня, как против какого-нибудь врага! Я был настолько ошеломлен, выбит из колеи, что, помню, вскочил в тот вечер из-за стола и заперся у себя в кабинете. Я ждал, что она придет просить прощения. Она не пришла.

Голос медика прервался на каком-то хриплом рыдании, а потрясенный полицейский был не в силах произнести ни слова.

– Простите, но для меня эта драма происходит как будто сегодня, такая боль… Как и все грешные отцы на этом белом свете, я подумал о том, о чем вы, вероятно, тоже. Я попытался вызвать Рут на откровенность, объяснял ей, что она может мне довериться во всем, и что бы с ней ни случилось, она всегда найдет во мне друга… что я не хочу, чтобы она попала в руки медикам-шарлатанам… Она дико посмотрела на меня, а потом как закричит: «Вы что, вообразили, будто я жду ребенка?» И она захохотала таким безудержным смехом, что аж согнулась пополам. Это был жуткий, истерический смех, а потом она выскочила, не сказав мне больше ни слова. Я ничего, не понимал, инспектор, только где-то из глубины памяти вынырнул такой же смех, но где и когда я его слышал? И только спустя сорок восемь часов, когда я перебирал свои старые бумаги времен моей первой стажировки в госпитале, до меня вдруг дошло: этот смех Рут я уже слышал, так смеялась одна наркоманка, и с этой минуты все признаки, столь очевидные для медика, буквально бросились мне в глаза. Моя дочь кололась! Это был страшный удар… нечеловеческий. Когда я ей сказал, что знаю, чем она страдает, она презрительно фыркнула, да, да, инспектор, Рут уже больше не была моей малышкой Рут… Она испарилась, а я даже этого не заметил. Я потерял свою дочь, все еще не отдавая себе в этом отчета. Вы можете себе представить этот кошмар?