Фергюс Хьюм: Цыганка из ломбарда

— Иду, иду… — проворчал темноволосый адвокат, сунув бутылку в карман. — Но как обидно покидать приятную компанию!

— Хватит болтать ерунду, чернильная душа! Мой сын еще не отозвался на объявление?

— Мне кажется, что сын господина Дикса не спешит утешить своего опечаленного родителя, — ответил адвокат. — Ох уж эти жестокосердные отпрыски!

— Тут ты прав, дружище! — нахмурившись, пробормотал Иаков. — Джимми оставил меня умирать в одиночестве, будь он проклят!

— Тогда зачем вы завещали ему все свои деньги? — спросил Варк, теперь заговорив от первого лица, как делал всякий раз, стоило разговору свернуть на деловые рельсы.

— Как это зачем, дурак? Затем, что он сын Агари, плохой сын хорошей матери.

— Агарь Стэнли — ваша жена… Ваша жена‑цыганка? Так, господин Дикс?

Иаков кивнул:

— Чистокровная цыганка. Я встретил ее, когда был коновалом.

— Коновал, бродячий торговец! — хныкнул Варк. — Какой острый ум у этого человека!

— Она приехала со мной в Лондон, когда я решил здесь обосноваться, — продолжил Иаков, не обратив внимания на замечание гостя. — И город убил ее. Она не могла дышать среди кирпичей и известкового раствора после свободного воздуха дорог. Бедная покойная бедняжка! И она оставила мне Джимми — Джимми, который меня оставил.

— Какой простор для воображения… — начал было Варк, но, по яростному взгляду Иакова поняв, что комплименты его покойной жене не будут хорошо приняты, изменил тон. — Он растратит ваши деньги, господин Дикс.

— И пускай! Агарь умерла, а когда я умру… Пусть делает что хочет.

— Но, мой щедрый друг, если бы вы наделили меня бо́льшими полномочиями в роли своего душеприказчика…

— Ты бы сам прибрал мои деньги, — иронически перебил Дикс. — Думаешь, я этого не знаю, ты, акула! Твоя обязанность — передать имущество Джимми согласно закону. Я же тебе плачу.

— Но платите так мало! — проскулил Варк, поднимаясь. — Если у вас…

В этот момент кто‑то громко постучал в дверь лавки, и оба злодея, всегда опасавшиеся полиции, уставились друг на друга, на мгновение замерев от ужаса. Потом Варк, всегда заботившийся о собственной шкуре, схватил свою шляпу и поспешил к задней двери, собираясь под покровом тумана вернуться домой так, чтобы никто не увидел его и не задал никаких вопросов. Он исчез, словно призрак, оставив Иакова одного, а в дверь постучали снова.

— Неужели пилеры! [8] Прозвище полицейских, данное в честь Роберта Пиля, создавшего столичную полицию в 1829 г. — пробормотал старик, доставая пистолет из шкафа. — Но, может, и воры. Что ж, коли так…

Он мрачно усмехнулся и, недоговорив, зашаркал к двери со свечой в руке. Часы в магазине пробили одиннадцать, и в дверь постучали в третий раз.

— Кто там так поздно? — резко спросил Иаков.

— Я, Агарь Стэнли!

С криком ужаса господин Дикс выронил свечу, и его накрыла темнота. Сейчас, когда его мысли крутились вокруг покойной жены, неожиданное упоминание ее имени заставило старика поверить, что она стоит по ту сторону двери, закутанная в саван, окоченевшая. Между живым и мертвой — лишь одна непрочная преграда! Какой ужас!

— Призрак Агари! — пробормотал бледный дрожащий Дикс. — Почему она явилась сюда из могилы? К тому же из такой дорогой могилы, с мраморным надгробьем, обнесенной кирпичной оградой.

— Впустите меня! Позвольте мне войти, мистер Дикс! — крикнула незваная гостья, снова постучав.

— Она никогда меня так не называла, — успокоившись, пробормотал Иаков.

Он подобрал свечу, снова ее зажег и громко объявил:

— Я не знаю никакой Агари Стэнли.

— Откройте дверь — и узнаете. Я племянница вашей жены.

— Живая женщина! — пробормотал старик, пытаясь открыть замок. — Против этого я не возражаю.

Он распахнул дверь настежь, и из тумана и темноты в лавку шагнула молодая девушка лет двадцати в темно‑красном платье из грубой ткани и коротком черном плаще. Руки ее были обнажены, голова непокрыта, если не считать алого платка, небрежно скрученного вокруг великолепных черных волос. Восточные черты ее лица и цвет кожи выдавали в ней настоящую цыганку: изогнутые брови над большими темными глазами, красивый рот с тонкими губами и изысканный точеный нос. Ее лицо и фигура были лицом и фигурой женщины, нуждающейся в пальмах, песках пустыни и золотистом солнечном свете, горячем и страстном… Однако эта восточная красавица появилась из тумана, словно какая‑то мертвая сирийская принцесса, и предстала во всем своем роскошном очаровании удивленному взгляду старого ростовщика.