Джон Кэмерон: Исколотое тело

– Что с вами такое, Перитон? – спросил Маколей. – Холливелл очень достойный молодой человек. Я действительно не думаю, что вам стоит над ним смеяться.

Сидевший на земле человек прекратил смеяться и подмигнул поэту:

– Я не смеялся над ним. Я смеялся над его божеством.

– Но это еще хуже!

– Конечно. Потому-то я и сделал это.

– Вы думаете, это честно по отношению к нему? Ведь он так молод.

– А вы думаете, это честно с его стороны? – живо парировал фавноподобный джентльмен. – То, что он приехал сюда и начал забивать селянам головы своими глупостями?

– Чем вы досадили ему на этот раз? – спросил Маколей.

– О, всего лишь поговорил с ним о молодом Фиппсе – вы помните его, тенор из хора, поет соло в церковных гимнах. Я нашел для него работу. Думал, что Холливелл обрадуется, но нет.

– Почему нет?

– Ах! То-то и оно – этого я понять не могу. Я ведь хочу как лучше. Он хороший паренек, семнадцать лет – самое время выйти в мир. Так что я нашел для него работу.

– И что из себя представляет эта работа?

– С этой работы можно выйти в люди, если паренек имеет амбиции. Он должен мыть стаканы в коктейль-баре «Блеск востока» на Джермин-стрит. Когда он там освоится, то станет барменом. Если он прилежен, то через десять лет легко сможет стать крупье.

Маколей ничего не сказал, но продолжил смотреть вниз, на лежащего человека.

– Ну? – спросил Перитон, прищурив глаз, что придало ему действительно злодейский, но вместе с тем довольно забавный вид. – А как поживает хорошенькая вдовушка? Писали ли вы в последнее время сонеты о ее подвязках?

– Полагаю, вы говорите о миссис Коллис? – тихо и ровно спросил Маколей.

– Верно полагаете, поэт. Я имею в виду прекрасную Ирен.

– Миссис Коллис – мой друг. И я не люблю, когда о моих друзьях говорят подобным образом.

Перитон саркастично рассмеялся.

– Приятель, да ведь слова – это только слова. В этом мире важны не слова, но дела.

– Что вы имеете в виду? – спросил Маколей, и в его голосе зазвучала сталь.

– Это всего лишь предположение, приятель. Всего лишь предположение. А если всерьез, старина, вы и вправду неровно дышите к дивной Коллис?

– Перитон, если вы скажете еще хоть слово этим чертовым тоном, даю вам слово чести, что я... что я...

– Да? Что же, продолжайте. Полагаю, вы дадите мне в челюсть? Но я и не представлял, что вы так серьезно к ней относитесь. Я думал, что лишь зануда Холливелл, из-за которого весь сыр-бор...

Маколей вздрогнул и воскликнул:

– Холливелл! Но я думал, что он... я полагал, что...

– Что он очарован восточным шармом Дидо Ман­ду­лян? Да, я тоже. Подумайте, Маколей, это чертовски смешно. Кое-кто – кто бы это мог быть? – сказал мне, что Холливелл по уши влюблен в Коллис. Потому-то я и сделал это.

– Сделали что?

Перитон подмигнул, и его лицо выглядело почти злобно.

– Приударил за дамочкой, постарался на славу. Думал, что поддел пастора. Оказывается, вышло еще лучше – я поддел еще и поэта? Да какого черта с вами происходит? Бледный как полотно!

Людовик Маколей весь трясся от злости.

– Боже, как я хотел бы убить вас, мерзавец!

– Что? Убить меня за то, что я ухаживал за Ирен! Это будет трудновато, не так ли? Да вы не смогли бы ничего сделать, даже произойди что-нибудь похуже.

– О чем это вы говорите, Перитон?

Лежавший на земле великан, кажется, не оценил ледяной угрозы в голосе Маколея. Он широко улыбнулся и ответил:

– Вы хотите меня убить лишь за слова о том, что я ухаживал за Ирен. А что вы сделаете, если я скажу вам, что пару дней назад мы провели веселенькую ночку в Лондоне?

– Лжец! – эти слова прозвучали как выстрел.

– Как вам это понравится, старина, – беспечно ответил Перитон. – Поступайте, как знаете.

– Господи, Перитон! – прошептал Маколей, умолк и, развернувшись, пошел обратно. Вслед ему понесся звонкий смех Перитона, а потом слова, выкрикнутые им:

– Теперь я вспомнил, Маколей. Это молодой Роберт рассказал мне о Холливелле.

Людовик Маколей все еще был вне себя от гнева, когда добрался до своего сада. Оба его сына, Роберт и Адриан, находились на лужайке и занимались типичным для воскресного дня времяпрепровождением. Старший, Адриан, сажал семена травянистых растений в ящик для рассады. Его длинные, тонкие и нервные пальцы проворно сновали туда-сюда, словно он стремился уместить каждое семечко на точно определенное место в ящике. В то же время создавалось впечатление, что он в любой момент может уронить пакет с семенами и просыпать их на траву. Он не обратил никакого внимания на возвращение отца, лихорадочно продолжая заниматься своим делом. Все это выглядело так, будто он заключил пари, что успеет посеять все семена за установлен­ное время, и теперь не может позволить себе проиграть.