Фредрик Браун - Самое обыкновенное убийство. Где тебя настигнет смерть? (сборник)

– Вот же черт!

– Что такое?

– В старших классах я учил латынь, хотя папа советовал мне выбрать испанский, он, мол, сам учил его в школе и поможет мне, если что. Знал бы я, что он свободно на нем говорил!

Дядя задумчиво смотрел на меня и не спешил продолжать свой рассказ.

– А из Веракруса вы куда подались? – спросил я.

– Я перебрался в Панаму, а Уолли остался. Нравилось ему там.

– Он долго там пробыл?

– Нет. – Дядя посмотрел на часы. – Пора нам обратно к Кауфману.

– Время еще есть. Ты сказал, что мы придем туда к девяти. Почему же отец не остался там, если город и работа его устраивали?

– Ладно… теперь уже можно сказать.

– Так почему?

– Он дрался на дуэли и победил. В Веракрусе ему больше всего нравилась жена владельца газеты. Немец вызвал его стреляться на маузерах, Уолли попал ему в плечо и уложил в больницу, после чего покинул город быстро и скрытно, в пароходном трюме – я об этом уже позднее узнал. Четыре дня спустя его засекли и заставили отработать проезд. Он загибался от морской болезни, а куда денешься? Так и драил палубу до самого Лиссабона.

– Да ладно!

– Это факт, Эд. Прожил какое-то время в Испании, матадором решил стать, но этому надо учиться с самого детства, да и талант иметь. А пикадором он не хотел.

– А что это, пикадор?

– Всадник с пикой. Если бык пырнет лошадь, а это почти каждый раз случается, рану набивают опилками, зашивают – и опять на арену, но долго лошади все равно не живут. Ладно, к черту, мне самому эта часть корриды противна. Теперь-то лошадям стали набрюшники надевать, видел недавно в Хуаресе. А шпагой быка заколоть – это нормально, честно. Честнее, чем на здешних бойнях, если на то пошло. Они там…

– Расскажи лучше про папу в Испании.

– Короче, он вернулся домой. Мы снова нашли друг друга через одного приятеля в Сент-Поле, которому оба писали. Я работал в детективном агентстве Уилера, это в Лос-Анджелесе, а Уолли выступал в кабаре как жонглер. Не высший класс, но с булавами у него получалось неплохо. Он последнее время не жонглировал, нет?

– Нет.

– Тут нужно постоянно упражняться, иначе теряешь навык. Но руки у него всегда были ловкие, на линотипе шпарил только так. При тебе тоже?

– Со средней скоростью. Может, из-за артрита: Несколько месяцев отец вообще работать не мог. Мы тогда в Гэри жили, потом уж в Чикаго перебрались.

– А мне он ничего не рассказывал…

– Вы когда-нибудь еще работали вместе?

– Разумеется. С частным сыском у меня не сложилось, и мы стали ездить с целительским шоу. Уолли гримировался под черного, жонглировал.

– Ты тоже жонглируешь?

– Нет. Рукастый у нас был Уолли, я больше языком беру. У целителей я обрабатывал публику и вещал брюхом.

– Что?

– Чревовещателем был, балда. Все, теперь пора. Нашу с Уолли историю за один раз не расскажешь, и уже скоро девять часов.

К Кауфману я шел, как в тумане. В голове не укладывалось, что мой папа, скромный наборщик, исколесил когда-то всю Мексику, дрался на дуэли, хотел быть тореадором, выступал на сцене и ездил с целительским шоу.

Прожил такую жизнь и умер в темном переулке от удара по голове.

Посетителей в баре прибавилось. У стойки полдюжины мужчин и две женщины, в кабинках пары. За дальним столом играли в пинокл, музыкальный автомат орал как подорванный.

Мы сели за тот же столик – там было свободно. Кауфман, хлопотавший за стойкой, не видел, как мы пришли. Через минуту он нас заметил и перелил виски через край мерного стаканчика. Обслужив клиента, подошел к нам и подбоченился с воинственным и в то же время нерешительным видом.

– Что вам подать?

– Две соды, – ровно, без тени юмора произнес дядя.

Кауфман, глядя то на него, то на меня, вытер руки о фартук, выдвинул стул и сел.

– Мне тут неприятности не нужны, – заявил он.

– Нам тоже, – промолвил дядя. – Мы не хотим их и не создаем.

– Но чего-то ведь вы хотите, может, объясните уже наконец?

– Что именно?

Кауфман стиснул зубы – вот-вот взорвется.

– Я вас узнал, – сказал он. – Вы были на дознании по делу мужчины, которого пристукнули в переулке.

– Какого мужчины?

Кауфман сделал глубокий вдох, выдохнул и добавил:

– Вы сидели в заднем ряду, не хотели светиться. Этот Хантер ваш друг, что ли, был?

– Какой Хантер?

Кауфман сделал усилие над собой и снова сдержался.

– Позвольте вам помочь: вы не там ищете. Копам и коронеру я сказал все, что знал. Вы там были и сами все слышали.