Уильям Коллинз - Две судьбы

— Надеюсь, что нет. Я видел, что он раза два взглянул на меня довольно странно — и вот уже давно вышел из комнаты.

Услышав это, я не стал ждать больше. Я вернулся в гостиную (через коридор) и занял свое место за столом.

Негодование, которое я чувствовал, мне кажется, довольно естественно при подобных обстоятельствах, сделало из меня первый раз в жизни хорошего актера. Я придумал необходимый предлог для своего продолжительного отступления и принял участие в разговоре, строго наблюдая за каждым своим словом, но не обнаруживая никакой сдержанности. Что такое сны мистрис Ван-Брандт, что такое призрачные появления ее, виденные мной? Галлюцинации, потихоньку увеличивавшиеся с годами? Галлюцинации, ведущие меня медленно и постепенно все ближе и ближе к помешательству? Это подозрение в помешательстве так рассердило меня на добрых друзей, старавшихся спасти мой рассудок? Не ужас ли помешательства заставляет меня бежать из гостиницы, как преступника, вырвавшегося из тюрьмы?

Эти вопросы мучили меня в ночном одиночестве. Моя постель стала для меня местом нестерпимой пытки. Я встаю, одеваюсь, жду рассвета и смотрю в открытое окно на улицу.

Летние ночи коротки. Серый рассвет является мне как освобождение, блеск великолепного солнечного восхода еще раз веселит мою душу. Зачем буду я ждать в комнате, еще заполненной моими страшными ночными сомнениями? Я беру свой дорожный мешок, я оставляю мои письма на столе гостиной и спускаюсь с лестницы к наружной двери. Швейцар дремлет на стуле. Он просыпается, когда я прохожу мимо него, и (да поможет мне Господь!) у него на лице выражается сомнение, не сумасшедший ли я.

— Уже оставляете нас, сэр? — говорит он, смотря па мешок в моей руке.

Сумасшедший я или в полном рассудке, а ответ у меня готов. Я говорю ему, что уезжаю на день за город, а чтобы подольше побыть на воздухе, должен ехать рано.

Швейцар все же не спускает с меня глаз. Он спрашивает, не позвать ли кого, чтобы донести мой мешок. Я не позволяю никого будить. Он спрашивает, не оставлю ли я какого-нибудь поручения к моему другу. Я уведомляю его, что оставил письма наверху к сэру Джемсу и хозяину гостиницы. После этого он отодвигает запоры и отворяет дверь. До последней минуты по лицу его видно, что он считает меня сумасшедшим.

Прав он или не прав? Кто может отвечать за себя? Как могу я ответить?

Душа поя пробудилась, когда я шел по светлым, пустынным улицам и дышал свежим утренним воздухом.

Идя на восток по большому городу, я остановился у первой конторы, мимо которой проходил, и занял место в дилижансе, отходившем рано утром в Ипсвич. Оттуда я на почтовых лошадях доехал до города, ближайшего к озеру Зеленых Вод. Прогулка в несколько миль прохладным вечером привела меня, по хорошо знакомым проселочным дорогам, в наш старый дом. В последних лучах заходящего солнца взглянул я на знакомый ряд окон и увидел, что ставни все заперты. Ни одного живого существа не было видно нигде. Даже собаки не залаяли, когда я позвонил в большой колокольчик у дверей. Дом был пуст и заперт.

После долгого ожидания я услышал тяжелые шаги в передней. Какой-то старик отпер дверь.

Как он ни изменился, я сейчас же узнал в нем одного из наших бывших арендаторов. К изумлению старика, я назвал его по имени. Он, со своей стороны, усиленно старался узнать меня, и, очевидно, старался напрасно. Без сомнения, я гораздо больше изменился, нежели он, — я был вынужден назвать себя. Сморщенное лицо бедняги медленно и робко просияло улыбкой, как будто он был и не способен, и боялся позволить себе такую непривычную роскошь. Сильно смутившись, он приветствовал меня как хозяина, вернувшегося домой, как будто дом был мой.

Проведя меня в маленькую заднюю комнату, в которой он жил, старик предложил мне все, что у него было, — окорок и яйца на ужин и стакан домашнего пива. Он, очевидно, с трудом понял, когда я сообщил ему, что единственной целью моего посещения было еще раз взглянуть на знакомые места около моего старого дома. Но он охотно предложил мне свои услуги и вызвался, если я желаю, предоставить мне ночлег.

Дом был заперт, и слуги распущены уже более года. Страсть к скачкам, вспыхнувшая под старость, разорила богатого купца, нанявшего наш дом во время наших семейных неприятностей. Он уехал за границу с женой жить на небольшой доход, оставшийся от его состояния, и оставил дом и земли в таком запущении, что ни один новый арендатор не нашелся, чтобы снять их. Мой теперешний старый приятель был приглашен смотреть за домом. А коттедж Дермоди был пуст, как наш дом. Я мог посмотреть его, если бы захотел. Старик достал ключ от дома из связки других ключей и надел свою старую шляпу на голову готовый провожать меня везде, куда я захочу идти. Я не хотел беспокоить его просьбой проводить меня или устраивать мне ночлег в пустом доме. Ночь была прекрасная, всходила луна. Я поужинал, я отдохнул. Когда увижу все то, что хотел увидеть, я смогу легко дойти пешком до города и переночевать в гостинице.