Луи Байяр - Всевидящее око

– He угадали, мистер По, – рассмеялась она. – Обыкновенный фиалковый корень.

Ее ответ лишил меня дара речи. Я онемел и в течение нескольких минут не мог произнести и двух слов. Мисс Маркис забеспокоилась и спросила, что со мной.

– Простите, если я вас напугал, – еле ворочая языком, сказал я. – Фиалковый корень был любимым ароматом моей матери. После ее смерти одежда еще долго хранила этот запах.

Я рассчитывал ограничиться одной фразой; в мои намерения отнюдь не входило подробно рассказывать мисс Маркис о матери. Но я никак не ожидал такого всплеска ее любопытства! Обрывать нить разговора мисс Маркис позволяла только себе. Мне этого она не разрешила. Она тут же связала оборванные концы и извлекла из меня все, что моя душа согласилась ей открыть. Я рассказал мисс Маркис об актерской славе моей матери, о многогранности ее таланта, о веселом характере и безраздельной преданности мужу и детям… Тяжелее всего мне было рассказывать о безвременной и трагической гибели матери в огненной пучине пожара, случившегося в ричмондском театре, где ей столько раз рукоплескали восторженные зрители.

Иногда у меня начинал дрожать голос. Вряд ли мне хватило бы сил довести свое повествование до конца, если бы не молчаливая поддержка мисс Маркис. Нет, мистер Лэндор, ею владело не праздное любопытство, а искреннее желание побольше узнать обо мне. Она оказалась такой благодарной слушательницей, что я рассказал ей все… точнее, все, о чем возможно поведать за десять минут. Рассказал про мистера Аллана, которого потрясла моя сиротская участь и который взял меня к себе. Он сделал очень много, чтобы я вырос джентльменом, каким наверняка меня мечтала видеть мать. Я рассказал мисс Маркис о его покойной жене, ставшей мне второй матерью… Далее я поведал о годах, проведенных в Англии, о своих странствиях по Европе, о службе в артиллерии.

Более того, я успел рассказать о своих мыслях, мечтах и фантазиях. Обо всем этом (хорошем и дурном) мисс Маркис слушала с равным вниманием, словно передо мной была не молодая девушка, а пожилой мудрый проповедник. В ней я увидел воплощение принципа, провозглашенного Теренцием [122]: Homo sum, humani nil a me alienum puto [123]. Ее молчаливое поощрение сделало меня еще откровеннее. Я признался мисс Маркис, что ощущаю незримое присутствие своей матери во сне и наяву. Я особо подчеркнул: собственных воспоминаний о матери у меня не сохранилось, ибо я был слишком мал. И в то же время во мне живет какая-то иная память о ней, которую я называю памятью духа.

Услышав эти слова, мисс Маркис с особой пристальностью взглянула на меня.

– Значит, ваша мать беседует с вами? И о чем же?

Впервые за все это время мне не захотелось отвечать на вопрос мисс Маркис. Впрочем, не совсем так. Поймите, мистер Лэндор, я очень хотел продекламировать ей строки того таинственного стихотворения… и не мог. Что-то удерживало меня. Слава богу, мисс Маркис не настаивала. Не получив от меня ответа, она помолчала и тихо сказала:

– Они покидают эту жизнь, но не покидают нас. Они остаются с нами. Почему – этого, к сожалению, я не знаю.

Ее слова воодушевили меня, и я заговорил об имеющейся у меня на этот счет теории.

– Иногда мне думается: мертвые не оставляют нас потому, что мы слишком мало их любим. Мы забываем их, пусть непреднамеренно, но забываем. Какой бы продолжительной ни была наша скорбь по любимому человеку, жизнь рано или поздно берет свое. Покинувшие земной мир чувствуют это. Им становится невыразимо одиноко. И тогда они начинают требовать внимания к себе. Они хотят, чтобы наши сердца помнили их. Иными словами, забвение для них – вторая смерть, и они боятся ее сильнее, нежели смерти телесной.

Мисс Маркис сидела не шевелясь.

– А иногда мне кажется совсем противоположное: мы слишком любим покинувших этот мир. Мы словно запираем их у себя в сердцах и не отпускаем. Мы забываем, что у них теперь совсем другие дела, другие заботы. Возможно, совсем далекие от наших. А мы мешаем им по-настоящему умереть. Вот они и будоражат нас своим незримым присутствием.

Revenants [124], – сказала она, глядя мне в глаза.

– Скорее всего. Но можно ли говорить о возвращении, если они не уходили?

Мисс Маркис вдруг заслонила рот ладонью. Я было подумал, что она пытается скрыть зевок, однако из-за ладони прорвались всплески смеха.

– Скажите, мистер По, ну почему я охотнее соглашусь час подряд философствовать вместе с вами на самые мрачные темы, чем одну минуту говорить о нарядах, украшениях и прочих пустяках? – смеясь, спросила она. – А ведь многие готовы болтать об этом дни напролет.