Луи Байяр - Всевидящее око

– Как я рада, что вы пришли, мистер По, – сказала она.

Грациозно взмахнув рукой, мисс Маркис пригласила меня сесть рядом, что я и поспешил сделать. Как я узнал, она позвала меня с единственной целью – поблагодарить за помощь, великодушно оказанную ей в трудную минуту. Честно говоря, я не видел в своем поступке ничего сверхъестественного. Довел ослабевшую после обморока девушку до ее дома, вот и все. Но оказалось, подобный caritas [120]был более чем щедро вознагражден. Узнав, что из-за нее я пропустил вечерний парад (о чем трехглавый Локк тут же донес начальству), мисс Маркис сразу же отправилась к отцу и заверила его, что без моего спасительного участия все могло бы оказаться гораздо хуже.

Услышав от своей единственной и любимой дочери столь впечатляющие новости, благочестивый доктор Маркис, не теряя времени, пошел к капитану Хичкоку и вступился за меня, подробно рассказав ему о моем поступке. К чести нашего коменданта, Хичкок не только снял с меня взыскание, но и отменил очередной наряд в караул («подарок» все того же Локка). В конце их разговора доктор Маркис сказал капитану, что мое поведение сделало бы честь любому офицеру армии Соединенных Штатов.

Но этим любезность доктора Маркиса не ограничилась. Он объявил, что будет рад лично выразить мне свою благодарность и не видит лучшего способа сделать это, чем в самое ближайшее время пригласить меня в гости.

Какой стремительный поворот в моей судьбе, мистер Лэндор! Еще вчера я пребывал в глубочайшем отчаянии, мечтая хотя бы на мгновение снова увидеть мисс Маркис. И вдруг меня удостаивают приглашения в ее дом, и уже не как товарища ее брата, а как именитого гостя, которому те, кому она дороже жизни, намерены выразить… Простите, мистер Лэндор, мне опять не хватает слов.

Утро было холодным, но мисс Маркис предусмотрительно надела теплую пелерину с капюшоном и потому не страдала от порывов ветра. Сегодня уже не я, а она заговорила о природных красотах: о высоком Буйволином холме, о Вороньем Гнезде с его остатками оборонительных сооружений и о зубчатой цепи гор, называемых здесь Головоломкой. При этом пальцы ее теребили шнурки башмака.

– Красиво, но это какая-то унылая красота, – наконец сказала мисс Маркис. – Насколько приятнее сидеть здесь в марте, когда знаешь, что скоро все покроется зеленью и расцветет.

Я возразил, сказав, что, по моему убеждению, истинное величие Нагорий проявляется как раз поздней осенью. Летняя листва и зимний снег скрывают от глаз очень многое, что можно увидеть только сейчас. Растительность не улучшает, а лишь искажает изначальный божественный замысел.

Странно, но эти слова почему-то вызвали у нее улыбку. Поверьте, мистер Лэндор, у меня и в мыслях не было шутить.

– А вы, мистер По, – романтик, – сказала мисс Маркис. Затем, улыбнувшись еще шире, добавила: – Должно быть, вам доставляет наслаждение беседовать с Богом.

Я ответил, что ни в природном мире, ни в мире людей не знаю инстанции выше. Поскольку мисс Маркис была настроена шутить, я тоже в шутку спросил: может, ей известен некто, стоящий выше Бога.

– Все это настолько… – со вздохом проговорила она и вдруг умолкла.

Ее рука сделала легкий взмах, словно отдавая восточному ветру незавершенную тему нашего разговора. Конечно, я еще слишком мало знаю мисс Маркис, но меня удивляет ее особенность какой-нибудь туманной фразой обрывать нить разговора и либо замолкать, либо как ни в чем не бывало обращаться совсем к другой теме, напрочь забыв о прежней. Не желая настораживать ее расспросами, я тоже умолк и погрузился в созерцание природных красот. Конечно же, я бросал мимолетные взгляды и на свою спутницу, но старался не выходить за рамки приличий.

Признаюсь вам, мистер Лэндор: в тот момент моим глазам были куда милее не холмы и долины, а наряд мисс Маркис. Я с удовольствием смотрел на ее шляпу нежно-зеленого цвета, любовался пелериной и колоколом юбки, под которой угадывалось еще несколько. А эта изящная линия ее рукава с пышной белой подкладкой, из которой высовывалась такая же белая кисть ее руки с длинными пальцами. А ее запах, мистер Лэндор! Это был тот же аромат, что исходил от бумаги с ее запиской: сладковатый, чуть пряный. Чем дольше мы сидели, тем больше я пьянел от этого аромата. Мне даже начало казаться, что он дурманит мое сознание. Я попросил мисс Маркис простить мое любопытство и назвать чудо, источающее такой бесподобный запах. Может, это «Eau de rose»? «Blanc de neige»? А может, какое-нибудь huile ambree? [121]