Луи Байяр - Всевидящее око

– Вы говорите о…

– Да, друг мой, о стихотворении про голубоглазую деву.

– Конечно, – сказал По, глядя мне в глаза. Я выдержал его взгляд и, вздохнув, добавил:

– Вот и отлично. Будем считать, что договорились.

– О чем?

– О том стихотворении. Судя по вашим глазам, оно у вас с собой. Наверное, в том же кармане, где лежали стихи Леи.

По усмехнулся и тряхнул головой.

– Как же здорово вы умеете меня читать, Лэндор! Я сомневаюсь, что во Вселенной отыщется хоть один уголок, недоступный вашей проницательности.

– Будет вам. Доставайте стихотворение.

Помню, с каким трепетом По разворачивал лист, казалось, он держал в руках святыню – чуть ли не плащаницу Христа. Он разгладил бумагу и бережно протянул мне.

Я еще не дочитал последних строчек, как По взволнованно затараторил:

– Лэндор, помните, мы с вами заметили удивительную близость обоих имен: Лея… Леонора? И еще: у обеих голубые глаза. Мы еще говорили о невыразимом горе, снедающем героиню стихотворения… как оно перекликается со странным поведением Леи тогда, на кладбище. И вот теперь…

По замолчал. У него дрожали руки.

– Теперь, в конце стихотворения, отчетливо виден знак неминуемой гибели. Что это, как не отчаянное предостережение? Вы должны понять: стихи говорят с нами. Они предрекают конец.

– И что же нам делать? Заточить вашу Лею в монастырь?

– Только не это! – завопил По, размахивая руками. – Честное слово, Лэндор, я не знаю. Я лишь записывал приходящее ко мне. Я не в состоянии постичь глубинного смысла этих стихов.

– Не открещивайтесь! – рявкнул я на него. – Какая скромность! Вы «лишь записывали». Автором стихов являетесь вы, а не ваша мать, да упокоит Господь ее душу.

Никто свыше ничего вам не диктовал. Все это написали вы.

Он скрестил руки на груди, затем плюхнулся в кресло-качалку.

– Вам ведь не чуждо логическое рассуждение? Так давайте порассуждаем. Вы непрестанно думаете о Лее. Вы опасаетесь, как бы с ней чего не случилось. Тоже вполне понятно: вы не успели привыкнуть к своему счастью и боитесь его потерять. Естественно, все эти страхи и опасения выливаются в ваш излюбленный способ выражения – в стихи. К чему искать какие-то таинственные и неизъяснимые причины?

– Тогда скажите, почему мне так долго не давался конец этого стихотворения? Сколько я ни брался – рука отказывалась писать.

Я пожал плечами.

– И на то имеется достаточно простое объяснение. Стихи требуют определенного душевного настроя. Как говорят, посещения музы. А музы – существа капризные. Уж в этом-то, думаю, вас убеждать не надо.

– Лэндор, – простонал По, – вы столь проницательны. Мы с вами так много говорили. Я надеялся, вы поняли, что я не верю ни в каких муз.

– Во что же вы верите?

– В то, что не являюсь автором этого стихотворения.

Читатель, он завел меня в самый настоящий тупик.

По замер в качалке, словно каменная статуя. Я расхаживал по комнате, думая… нет, не о нем и не о стихах. Я наблюдал за игрой света и теней у себя на лице и думал, почему свет ничуть не теплее. Тем временем мой мозг искал решение и нашел.

– Если вы относитесь к этим стихам как к посланию свыше, давайте сделаем маленький опыт. Вы помните начальные строки?

– Разумеется, – встрепенулся По. – Они врезались мне в память.

– Пожалуйста, напишите их в верхней части листа. Места должно хватить.

По не возражал. Он присел к столу и, взяв перо, без единой помарки написал все недостающие строки. Затем он вернулся в качалку.

Я долго глядел на бумагу. Потом – еще дольше – на автора.

– Ну и как? – спросил меня По.

Глаза его заметно округлились.

– Так, как я ожидал, – ответил я. – Все произведение является аллегорией вашего ума. Дурной сон, облаченный в поэтическую форму.

Я выпустил лист из рук. Он падал очень медленно. Опустившись на кровать, лист несколько раз вздрогнул и замер.

– Если встать на позицию читателя, – сказал я, – в этом стихотворении не мешало бы сгладить кое-какие шероховатости. Так сказать, провести редакторскую правку. Конечно, при условии, что ваша мать не будет возражать.