Эрл Гарднер: Кот привратника

Столько искреннего удивления отразилось на лице Мейсона, что негодование растаяло в глазах девушки.

– Вы что – не знали? – спросила она и указала на вывеску за окном: – Вы могли бы прочесть – «Вафли Уинни».

– Я не посмотрел на вывеску, – сказал Мейсон. – Меня привел сюда мой друг. Какова была идея, Пол? Выудить кролика из шляпы?

Поглаживая чашку кончиками пальцев, Дрейк слабо улыбнулся:

– Я хотел вас познакомить. Я хотел, чтобы мой друг увидел, как вы тут управляетесь, мисс Лекстер. Наверное, наследнице не следовало бы печь вафли?

– А я вовсе не наследница.

– Не говорите так уверенно, – сказал Дрейк. – Ведь это адвокат Перри Мейсон.

– Перри Мейсон? – повторила она. Глаза ее расширились.

– Слышали о нем? – поинтересовался Дрейк.

– А кто же не слышал? – Она покраснела.

– Я хотел кое-что спросить о вашем дедушке, – сказал Мейсон. – Дрейка я нанял, чтобы найти вас.

Она сняла железную крышку с вафельницы, вынула две румяные вафли. Быстро и ловко положила на них тающее масло, вручила каждому по вафле и по тарелочке с ветчиной.

– Еще кофе? – спросила она.

– Нет, и так все прекрасно, – заверил ее Мейсон.

Мейсон откусил вафлю – и на его лице отразилось удивление.

– Где вы научились так готовить? – поинтересовался он.

– Дедушке очень нравились такие вафли. Когда я осталась сама по себе, я решила, что можно этим зарабатывать. Сейчас-то спокойно, а час назад здесь такая толпа была, и после театра будет. Ну, и утром тоже.

– Кто управляется с торговлей утром? – спросил Мейсон.

– Я.

– И после театра?

Она кивнула:

– Я для себя работаю, наемной прислуги не держу, нет такого закона, чтобы ограничить мое рабочее время.

Дрейк подтолкнул Мейсона ногой под столом и сказал, почти не шевеля губами:

– Вот так птичка за окном!

Мейсон поднял глаза. Снаружи в преувеличенном приветствии отчаянно тряс головой, распустив губы вокруг редких зубов, Нат Шастер. Как только он понял, что Мейсон его видит, он отошел от витрины. Мейсон заметил, что Уинифред Лекстер растерялась.

– Вы с ним знакомы? – спросил он.

– Да. Покупатель. Закусывает здесь уже два или три дня. Сегодня он дал мне подписать какую-то бумагу.

Мейсон не спеша положил нож и вилку на край тарелки.

– Ах так? – сказал он. – Подписать бумагу?

– Да. Сказал, что я, конечно, помогу выполнить волю дедушки, даже если он меня не упомянул в завещании, он верит в мое благоразумие, я ведь в состоянии понять, что дедушка мог со своими деньгами делать что хотел, но другим внукам придется долго ждать, пока пройдет всякая бюрократическая волокита, а я могу помочь им и сэкономить время, если подпишу.

– Что это была за бумага?

– Не знаю. Что-то там говорилось о том, будто мне известно, что дед не был сумасшедшим, и что меня завещание удовлетворяет, и что я не стану его опротестовывать… Но я действительно не стану этого делать.

Дрейк многозначительно посмотрел на Мейсона.

– Он вам что-нибудь заплатил? – поинтересовался Мейсон.

– Он хотел дать мне доллар. Подошел и оставил на прилавке. Я подняла его на смех и сказала, что ничего мне не нужно, но он сказал, что я должна взять доллар, чтобы все было законно. Он очень милый. Сказал, что ему нравятся вафли и он будет рекламировать мое заведение.

Перри взглянул на вафлю.

– Да, – сказал он медленно. – Это он сделает.

Уинифред Лекстер положила руки на полку, где стояла батарея металлических вафельниц.

– Ладно, – она наклонила голову. – Теперь я вам кое-что скажу. Все равно. Я знала – того типа подослал Сэм Лекстер, и догадывалась, что он адвокат. Я понимала, что он меня заставляет подписывать эту бумагу потому, что боится, как бы из-за меня не вышло неприятностей. Не знаю уж, зачем вы здесь, но вы, наверное, хотите меня втянуть в какую-то тяжбу. Давайте поговорим в открытую. Дед был не дурак. Он знал, что делает. Он решил оставить состояние моим братьям. Ладно. Меня это вполне устраивает. Мы все трое давным-давно жили с ним. Мы привыкли, что он оплачивает наши счета. О деньгах мы не заботились. Мы не боялись ни депрессии, ни безработицы, ни паники на бирже. Денежки у деда водились – наличные. Он щедро нам их раздавал. И что из этого вышло? Мы были отгорожены от мира. Мы не знали, что вокруг происходит, и знать не хотели. Мы жили так, что к старости могли бы угодить в богадельню. У меня было двое мальчиков, которые за мной ухаживали. Не знаю, кто мне больше нравился. Оба были хороши. Потом дед умер, ничего мне не оставил. Мне пришлось начать работать. Я занялась делом и узнала кое-что о жизни. В этом заведении я увидела больше людей и получила больше радости от работы, чем за всю свою жизнь. И я избавилась от ревности двоюродных братьев, которые боялись, что я унаследую все. Один из моих поклонников сразу потерял ко мне интерес, как только понял, что у меня не будет собственного миллиона. Второй только о том и думает, как бы мне помочь. Так вот, подумайте: хочу ли я идти в Суд, поливая грязью деда и других внуков, чтобы заиметь состояние, которое мне вовсе не нужно?