Эрл Гарднер - Тайна падчерицы

– Да, часов около семи. Точнее, между половиной седьмого и семью часами.

– Что делал Джилли?

– Я же сказал. Он ужинал. Он торопился, так как ему нужно было идти. Он сказал мне, что собирается вернуть три тысячи, которые уплыли от нас, и обещал прибыть с «наваром» к полуночи. Как я уже сказал, он ел консервированную фасоль и хлеб.

– Он пил кофе? – спросил Мейсон.

– Нет, только немного молока. Он никогда не пил кофе на ночь. Наверное, пил по утрам. Я же говорю, мистер Мейсон, он не был моим постоянным напарником.

– Затем вы самостоятельно отправились на розыски. Когда вы вернулись?

– Не знаю. Может быть, около девяти или половины десятого.

– И после этого вы все время были в вашей комнате?

– Нет, я время от времени подходил к комнате Джилли, чтобы посмотреть, не пришел ли он.

– Вы заходили внутрь?

– У меня не было ключа, а он запер дверь. Я выходил посмотреть, есть ли в комнате свет. В последний раз я зашел к нему где-то после полуночи, постучал и пошел спать. Наутро, около часа дня, я опять постучал в дверь его комнаты. Тогда я пришел к выводу, что он меня надул и смылся с тремя кусками. И поделом мне: не надо связываться с дешевыми проходимцами вроде этого Джилли. Но я должен был еще позаботиться о себе.

– И как же вы позаботились о себе?

– Как я уже сказал, прежде всего заставил Еву Эймори сделать заявление. Это давало ей право на получение денег обратно. Я подумал, что Бэнкрофты не пойдут в полицию с требованием отдать им их денежки, иначе они должны были бы рассказать полиции все о шантаже, а этого они сделать не могли. Я решил, что все в порядке. Джилли обвел меня вокруг пальца, забрав три тысячи, теперь я проведу его – получу другие три тысячи, и мы будем квиты. Потом я решил взять все это дело с вымогательством в свои руки и направить его в нужное русло. Это были лишь предварительные шаги. Прежде всего, я намеревался вытряхнуть из Бэнкрофтов десять тысяч и потом дать Джилли пинка за то, что он утаил от меня мою половину.

– А как же с той половиной, которую вы скрыли от него?

– В той игре, в которую я играл, я делил добычу только с Евой Эймори. Джилли это не касалось.

– А как вы собирались заставить его отдать половину от тех трех тысяч долларов, которые он забрал у Бэнкрофтов?

– Хм, – протянул Келси. – Способов хватает. Человек, действующий в моем стиле, всегда сможет заставить обманщика поплатиться за свой обман.

– Что же это за стиль такой? – спросил Мейсон. Келси усмехнулся и сказал:

– Ну вот, мы возвращаемся к тому, с чего начали. Я же сказал, что не собираюсь рассказывать о своих делах. Речь идет лишь об одном отдельном случае вымогательства, а вы, мистер, все норовите меня зацепить. Я говорю правду, а вы знай себе выискиваете слабое место. Я не дурак, чтобы вступать в сделку с окружным прокурором, а потом от всего отказываться и самому лезть в петлю. Если мой рассказ подтверждается, я получаю вольную, если не подтверждается, то… Пусть про Келси говорят все, что угодно, но никто никогда не скажет, что он не знает свою выгоду.

– Значит, вы заинтересованы в осуждении подзащитной? – спросил Мейсон.

– Я заинтересован в том, чтобы в мою правдивость поверили, – сказал Келси. – Мне все равно, какие последствия это повлечет. Если это каким-то образом связывает миссис Бэнкрофт с убийством, значит, ей не повезло. Я говорю правду, и мне наплевать, кто от этого пострадает.

– Вы уверены, что Джилли собирался в яхт-клуб, чтобы встретиться с миссис Бэнкрофт?

– Судя по его словам, да.

– И когда он не появился, у вас не возникло желания пойти в яхт-клуб?

– Нет. Я оставался дома и ждал его возвращения. Я подумал, что даю ему шанс оказаться «порядочным».

– А если бы он отдал вам полторы тысячи, вы, в свою очередь, поделились бы с ним деньгами, которые собирались взять у Евы Эймори? – спросил Мейсон.

– Ваша честь, – сказал окружной прокурор, – я думаю, это вопрос спорный и выходит за рамки перекрестного допроса.

– Я полагаю, при сложившихся обстоятельствах надо дать свидетелю возможность ответить, – возразил судья Хобарт.

– Я отвечу так, – сказал Келси. – Если бы Джилли вел честную игру, я поделился бы с ним этими тремя тысячами. Да, наверное, поделился бы. Я был настроен помочь ему, но начал относиться к нему с подозрением после того, как он поменял цифры в письме. Я не чувствовал к нему особого доверия и решил впредь никогда не иметь с ним дел. В нашей работе есть свои этические законы, такие же, как и в любой другой, и если люди, с которыми я имею дело, не могут положиться на мою репутацию, я просто останусь ни с чем, мистер Мейсон. Я говорю, разумеется, о данном конкретном случае.