Найо Марш - Занавес опускается

Губы у него невольно дрогнули в улыбке.

– А я никакая не героиня, – торопливо продолжила она. – Да, помню, я была не в восторге, что наш роман с тобой начался в доме, где произошло убийство, и я действительно считаю, что вешать людей нельзя. Ты считаешь иначе, но ведь это ты работаешь в полиции, а не я. И глупо делать вид, будто ты гоняешься за мелкими воришками, когда я прекрасно знаю, какие жуткие преступления ты расследуешь, и, если уж быть до конца откровенной, часто до смерти хочу знать подробности.

– Тут уж ты, наверно, чуть-чуть преувеличиваешь?

– Нет. Мне правда было бы в сто раз легче, если бы мы с тобой говорили обо всем без утайки. Пусть я буду вместе с тобой переживать и ужасы и потрясения – мне это будет в сто раз легче, чем бороться со страхом в одиночку и волноваться неизвестно из-за чего.

Он протянул к ней руку, и Агата подошла к нему.

– Поэтому я и говорю, что история с Анкредами послана нам в испытание.

– Какой же я был дурак! – сказал он. – Я не заслуживаю такой жены.

– Давай поговорим о вещах поважнее.

– Я могу найти себе лишь одно оправдание, хотя и оно, логически рассуждая, ничуть меня не оправдывает. В книгах о следователях по особо тяжким преступлениям пишут, что для следователя разоблачать убийц – такая же обычная работа, как для простых полицейских ловить карманников. Но это неверно. Конечный результат разоблачения убийцы делает работу следователя не похожей ни на одну другую. Когда мне было двадцать два года, я, трезво глядя на вещи, выбрал себе эту профессию, но, думаю, полностью осознал все связанные с ней моральные и психологические трудности лишь пятнадцать лет спустя, когда в мою жизнь вошла любовь, когда я полюбил тебя всем сердцем.

– Я тоже заставила себя взглянуть правде в глаза, только когда возникла история с Анкредами. Пока я ждала тебя, то даже подумала, как было бы здорово, если бы мне вдруг вспомнилась какая-нибудь интересная деталь, по-настоящему важная для расследования.

– Ты серьезно?

– Да. И знаешь, странное дело, – Агата задумчиво провела рукой по волосам, – я почему-то совершенно уверена, что забыла что-то очень существенное, но обязательно вспомню.

– Пожалуйста, перескажи мне еще раз как можно полнее твой разговор с сэром Генри после того, как он обнаружил надпись на зеркале и увидел, что коту вымазали усы гримом, – попросил Родерик. – Если ты забыла, что за чем шло, то так и скажи. Но только, ради бога, не фантазируй. Сможешь вспомнить этот разговор?

– Думаю, смогу. Если не весь, то хотя бы большую часть. Сэр Генри был, конечно, в страшном гневе на Панталошу.

– А мерзавца Седрика он даже не подозревал?

– Нет. Неужели Седрик?..

– Да. В конце концов он сам признался.

– Вот ведь паршивец! Значит, я тогда угадала: у него на пальце был грим!

– Ну так что же говорил сэр Генри?

– Он долго распространялся, как он безумно любил Панталошу и как она его огорчила. Я попробовала убедить его, что она ни при чем, но он в ответ выдал только знаменитое «Тю!». Тебе это их восклицание знакомо?

– Еще бы.

– Потом он стал говорить о браках между двоюродными братьями и сестрами, о том, что он такие браки не одобряет, а потом перешел на весьма мрачную тему… – Агата перевела дыхание, – рассказывал, как его будут бальзамировать. Мы с ним даже вспомнили ту книжицу. Потом, по-моему, он язвительно побрюзжал насчет того, что титул перейдет к Седрику, и сказал, что у Седрика детей не будет, а бедняга Томас никогда не женится.

– Тут, я думаю, он ошибался.

– Неужели? Кто же невеста?

– Мадемуазель психоаналитик. Или нужно говорить «психоаналитичка»?

– Мисс Эйбл?

– Она считает, что Томас успешно сублимировал свое либидо, или не знаю как там это называется.

– Замечательно! Ну а потом сэр Генри принялся рассуждать, что будет после того, как он покинет этот мир. Я постаралась его приободрить, и мне, пожалуй, это удалось. Он напустил на себя таинственный вид и намекнул, что у него заготовлены сюрпризы для всей семьи. Как раз в эту минуту ворвалась мисс Оринкорт и заявила, что Анкреды готовят против нее заговор и ей страшно.

– Всё? – помолчав, спросил Родерик.

– Нет… не все. Рори, он мне что-то еще сказал. Я сейчас не могу вспомнить, но точно знаю, что было что-то еще.

– Разговор состоялся в субботу семнадцатого?

– Постой, соображу. Я приехала к ним шестнадцатого… Да, это было на следующий день. Ох, господи… – она запнулась. – Господи, до чего же я хочу вспомнить, что он мне еще тогда сказал!