Найо Марш - Занавес опускается

Древний старик слуга шел к ним через зал с подносом, уставленным рюмками и бутылками.

– Баркер, ты весенний цветок, что радует глаз после долгой зимы, – пробормотал Седрик.

– Спасибо, мистер Седрик, – отозвался старик. – Мисс Фенелла, сэр Генри шлет привет и надеется иметь счастье отужинать вместе со всеми. Сэр Генри просил также узнать, хорошо ли доехала миссис Аллен?

Возможно, ей тоже следовало передать сэру Генри какие-нибудь любезные слова, но Агата не была в этом уверена и потому просто сказала, что доехала хорошо. Впервые пробудившись от своей обычной вялости, Седрик начал довольно бодро готовить коктейли.

– В Домике-прянике есть лишь один уголок, где ни к чему не придерешься. Это винный погреб, – сказал он. – Баркер, благодарю тебя от всего сердца. В сравнении с тобой даже быстроногий Ганимед показался бы черепахой.

– Знаешь, Седрик, эти твои шуточки насчет Баркера вовсе не кажутся мне верхом остроумия, – заметил Поль. когда старик дворецкий ушел.

– Да что ты, Поль? Не может быть! Ты меня огорчил.

– Баркер уже глубокий старик, и он очень нам предан, – быстро сказала Фенелла.

Седрик метнул в своих родственников откровенно злобный взгляд.

– О, какие средневековые сантименты! – прошипел он. – Noblesse oblige [11]– и так далее. Ах ты, боже мой!

К облегчению Агаты эта сцена была прервана появлением полной улыбающейся женщины, вошедшей в зал через одну из боковых дверей, за которой Агата успела разглядеть просторную, казенного вида гостиную.

– Это моя мамочка, – томно махнув рукой, сказал Седрик.

Миссис Миллеман Анкред отличалась крепким сложением и очень белой кожей. Ее блеклые волосы были тщательно уложены в прическу, похожую на парик. Агате подумалось, что Миллеман напоминает хозяйку небольшого, но весьма дорогого пансиона или директрису частной школы. Голос у нее был необычайно низкий, а руки и ноги – необычайно большие. По сравнению с Седриком, рот у Миллеман был широкий, но глаза и подбородок достались сыну явно от нее. Одета она была в добротную, без затей блузку, вязаную кофту и темную юбку. Руку Агате миссис Миллеман Анкред пожала крепко и сердечно. В общем, солидная женщина.

– Очень рада, что вы решили приехать, – сказала она. – Мой свекор в восторге. Что ж, теперь хоть займет себя чем-нибудь, развлечется.

Седрик трагически застонал.

– Милли, деточка! – воскликнул он. – Ты бы сначала подумала! – И, повернувшись к Агате, страдальчески скривил лицо.

– Я что-нибудь не то сказала? – удивилась его мать. – Очень на меня похоже. – И весело засмеялась.

– Нет-нет, что вы! – торопливо успокоила ее Агата, оставив без внимания сочувственные гримасы Седрика. – Я надеюсь, что сеансы не утомят сэра Генри.

– Да он как только устанет, сам вам скажет, – заверила ее Миллеман, и у Агаты неприятно заныло под ложечкой, когда она подумала, что должна будет за две недели написать портрет шесть на четыре, имея дело с человеком, который в любую минуту может решительно заявить, что устал позировать.

– Все! Хватит о делах! – проверещал Седрик. – Коктейли готовы.

Они расположились вокруг камина: Поль и Фенелла сели на софу, Агата устроилась напротив них, а Миллеман поместила себя в высокое кресло. Придвинув вплотную к нему мягкую козетку, Седрик улегся на нее, повернулся на бок и оперся локтем о колени матери. Поль и Фенелла глядели на него с плохо скрываемым омерзением.

– Чем ты был эти дни занят? – Миллеман положила свою массивную белую руку на плечо сыну.

– Ах, куча всяких нудных дел, – вздохнул он и потерся щекой о ее пальцы. – Расскажи, что у нас намечается? Ужасно хочется как-нибудь развеяться, повеселиться. Ой, давайте устроим пирушку в честь миссис Аллен! Ну пожалуйста! – Он повернулся к Агате. – Вам ведь будет приятно, правда? Скажите, что да. Я вас умоляю!

– Я приехала работать. – Из-за него Агата чувствовала себя неловко и сказала это довольно резко. «Черт! Миллеман, чего доброго, решит, что я принимаю его всерьез», – подумала она.

Но Миллеман снисходительно засмеялась.

– Миссис Аллен останется у нас на день рождения, – сказала она. – Как и ты, дорогой, если сможешь пробыть здесь десять дней. Ты ведь останешься, да?

– Хорошо, – капризно ответил он. – Мне все равно негде работать, мой кабинет сейчас прихорашивают, и я привез все это занудство с собой. Да, но день рождения!.. Тоска будет смертная! Милли, деточка, вынести еще один день рождения, боюсь, это выше моих сил.