Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II - Три убийства Арсена Люпэна

Рискуя задушить его, он стиснул незнакомцу горло. Немного сильнее, еще сильнее, еще немного… Почувствовал, как последние силы оставляют его противника. Мускулы расслабились, стали безвольными. Рука раскрылась и выпустила кинжал.

Тогда, свободный в своих движениях, держа жизнь врага в устрашающих тисках своей руки, он вынул карманный фонарик, положил, еще не надавливая, палец на кнопку и поднес его к лицу неизвестного. Надо было лишь нажать, захотеть узнать, и он все узнает. Несколько мгновений он наслаждался своею властью. Сознание безмерного торжества оглушало его. Еще раз, во всем великолепии и геройстве, он был Хозяином.

Резким движением он включил свет. Лицо чудовища стало видно.

Люпэн издал вопль ужаса.

Перед ним была Долорес Кессельбах.

В голове Люпэна, казалось, произошел взрыв, пронесся ураган, разрушительный циклон, когда грохот молний, сокрушительные шквалы ветра, порывы разбушевавшихся стихий с безумной силой неистовствуют в ночном хаосе, в котором гигантские молнии бичуют кромешный мрак. И при свете этих устрашающих разрядов Люпэн, ошеломленный, охваченный дрожью, потрясаемый ужасом, — Люпэн смотрел и пытался понять.

Он был не в силах пошевелиться, вцепившись в горло врага, словно оцепеневшие пальцы не могли уже ослабить мертвой хватки. И, хотя теперь уже знал, ему не удалось еще до конца осознать, что перед ним — Долорес. Для него это был еще человек в черном, Луи де Мальрейх, омерзительное порождение тьмы; он схватил это исчадие ада и выпустить его не мог.

И все-таки истина неустанно вламывалась в сознание, проникала в разум, и, смиряясь перед нею, измученный страданием Люпэн прошептал:

— Ох! Долорес!.. Долорес…

Объяснение возникло сразу: безумие. Она была безумна. Сестра Альтенгейма, Изильды, дочь последних из Мальрейхов, сумасшедшей матери и пьяницы-отца, она была безумной сама. Больной, правда, необычным безумием, — при видимости разумного поведения рассудок ее был безнадежно поврежден, и это поставило ее за пределы всего, что естественно превратило в чудовище.

Невероятное становилось все более очевидным. Долорес владело преступное безумие. Одержимая навязчивой идеей, она машинально шла к своей цели, убивая, утоляя просыпавшуюся в ней внезапно жажду крови, бессознательная в своей адской сущности. Убивала, ибо чего-то желала; убивала, чтобы защитить себя; убивала, чтобы скрыть, что убила. Но убивала также и прежде всего, чтобы убить. Убийство утоляло возникавшую в ней вдруг неодолимую потребность. В какие-то моменты жизни, при каких-то обстоятельствах, оказавшись перед тем или иным существом, в котором она видела противника, она должна была неминуемо нанести удар.

И наносила его, сатанея от ярости, в исступлении и бешенстве.

Больная странным недугом, не способная отвечать за содеянное, как она, в то же время, в своем ослеплении действовала трезво, как логична была в поступках — при всей сумятице в мысли! Как разумна — в бессмыслице своих дел! И сколько ловкости! Какая настойчивость! Какие продуманные комбинации — омерзительные и в то же время блестящие! Как по исполнению, так и по замыслу!

Обостренным взором Люпэн увидел промелькнувшие длинной чередой кровавые похождения этой женщины, угадывая пути, по которым она шла. Он видел ее захваченной, в свою очередь, увлеченной замыслом ее мужа, тем проектом, который, очевидно, должна была знать лишь частично; Люпэн видел, как она тоже пытается разыскать Пьера Ледюка, которого ищет муж, — разыскать, чтобы стать его женой и властительницей вернуться в то крохотное царство, в свой Вельденц, откуда так постыдно были изгнаны ее родители. Видел ее также в отеле Палас, в комнате ее брата Альтенгейма, когда все полагали, что она находится в Монте-Карло. Представлял, как она долгими днями и ночами подстерегала мужа, крадучись пробираясь вдоль стен, растворяясь во тьме, незамеченная и незримая в облачении из тени.

Однажды ночью она нашла господина Кессельбаха связанным — и нанесла удар.

Наутро, едва не выданная слугой, она ударила опять.

Всего час спустя, чуть было не разоблаченная Чемпэном, она завлекла его в комнату брата и снова нанесла удар. И все это — безжалостно, свирепо, с дьявольской ловкостью.

С той же ловкостью она сообщалась по телефону со своими двумя горничными, Гертрудой и Сюзанной, прибывшими вместе из Монте-Карло, где одна из них несколько дней играла роль собственной хозяйки. И Долорес, надев опять женское платье, сняв светлый парик, в котором была неузнаваема, спустилась на первый этаж отеля и присоединилась к Гертруде в тот момент, когда та входила в вестибюль, притворяясь, что тоже прибыла только что, не подозревая, какое горе ее ожидало.